Свид 24. Книга 1 - Реми Медьяр

class="p1">– Нет, это уже для тебя – врач выдержал паузу и продолжил с жалостью в глазах – у тебя осколок ушёл прямо в мозг, мы попробуем удалить, но рана серьёзная, да и оборудования у нас такого нет. Стабилизируем и поедешь в ближайшую больницу вместе с этим. Наверно в Свид 24, теперь он самый близкий к нам. Вы у нас сегодня пока первые, так что можем шиковать, по воздуху вывезем. Сейчас всех вывозим, чтобы освободить госпиталь для новых, теперь наша очередь, а вам пора отдохнуть – врач пытался шутить, чтобы смягчить ситуацию, он не знал откуда и как они дошли, но понимал по одному их виду, что те пережили жуткую ночь.

Анри не могла понять как Свид 24 мог быть ближе всего, ведь он был так далеко в тылу в её первую поездку. Но за время её отсутствия линия фронта смещалась с головокружительной скорость. Да, Свиды не везде отступали, где-то даже шли вперёд, но западный фронт сдавал позиции уже несколько месяцев подряд и теперь Свид 24 был в каких-то трёхстах километрах от того, места, где сейчас была Анри. Размышлять дальше она не могла, её переложили на каталку и увезли в операционную. Врачи долго возились с осколком, самый крупный смогли извлечь, но остались ещё мелкие, до которых добраться не смогли. Следующим же утром её, Ника и еще сотню пострадавших отправили самолетом в центр.

Всё внутри Мари похолодело, когда она обнаружила в списках на операцию до боли знакомое имя. Радовало лишь одно, раз она пережили транспортировку, то возможно переживёт и повторную операцию. Последние недели центр ежедневно принимал всё новых раненных, их всех везли с западного фронта в Свид 24, так как он находился ближе всех и здесь имелись все необходимые специалисты и оборудование для сложных операций. Бравый настрой, однако, не покидал людей, хоть они и реже стали улыбаться. Новостные ленты в их смартфонах пестрили новостями о том, как северный фронт берёт город за городом, а отступление западного лишь вынужденная мера, необходимый манёвр.

Люди в любое свободное время словно загипнотизированные сидели, уставившись с экраны и слушая очередной видео обзор о том, что западный фронт хочет заманить Рауки в ловушку и перебить всех. Что всё это был хитрый шаг умудрённых опытом военачальников, которым куда виднее, чем простому обывателю вся эта ситуация. Аргументы один абсурднее другого приводились диванными политиками разного рода, но люди продолжали верить, продолжали гордиться и безропотно работать на благо войны. Лишь это им и оставалось, ведь в ином случае пришлось бы принять факт отступления по причине неравности сил, принять проигрыш, который означал бы, что жизнь каждого теперь находится под угрозой.

Несмотря на то, что больница наполнилась стонами и муками раненных, праздное существование всех сотрудников центра, а также жителей города продолжалось. На афишах яркими буквами рисовались объявления об очередных увеселительных мероприятиях. Танцы, концерты вечеринки, словно пир во время чумы, не прекращались, а возможно даже участились. Люди носили непроницаемые шоры, лишь бы не видеть горестной правды. Мари не была исключением и даже в этот день, когда нашла имя Анри в длинном списке других пациентов была при полном параде: нарядное платье, яркий макияж и аккуратно уложенная причёска. Всё в лучших традициях современных трендов, лишь бы Марк в тумане его собственных мыслей наконец заметил её и заговорил.

Сама она пару раз пыталась завести с ним беседу, ни к чему не обязывающую, до невозможности обыденную беседу о погоде, о еде в столовой, о новостях с полей. Но Марк жил в своем собственном мире, он лишь поддакивал и смотрел куда-то в пустоту. Таким она его ещё ни разу не видела и пугало то, что такое состояние не менялось из недели в неделю. Но природная напористость и уверенность в собственной неотразимости не давали ей унывать и Мари каждое утро вставала за долго до восхода солнца, чтобы навести лоск. Она не могла представить себе, чтобы кто-то застал её с немытой головой или без макияжа и уже тем более в помятом наряде. Она с сожалением смотрела на тех девушек, кто уже давно позабыл об уходе за собой и полностью отдавался работе. На то были свои причины – отсутствие нужных связей, чтобы можно было взять себе лишний выходной на поиск нового платья или сумочки. Мари пользовалась своим положением без страха услышать упрёки в свой адрес, слишком долго она была со всеми так мила обходительная, чтобы в миг потерять одобрение со стороны общественности. Тем более она сама пустила слух о том, что её мать тяжело больна и нуждается в уходе, а кроме нее у бедной старушки никого и не было. Но в действительности пожилая женщина не нуждалась в чьей-либо помощи, чем ещё больше облегчала жизнь свой любимой дочурке.

Позже Мари узнала и том, что Ник тоже находился в центре, но его состояние было куда лучше, чем у Анри. Его прооперировали ещё в полевом госпитале и здесь он должен был проходить восстановление перед возвращением на фронт. В палате он лежал не один, но ещё слишком слабый, чтобы кому-то докучать, он молча смотрел в окно. Сил ему хватало лишь на то, чтобы спросить, где Анри и что с ней. Но женское отделение находилось выше, и посещавшие его врачи были не в курсе, кто такая Анри и тем более не знали, что с ней. Поэтому отделывались дежурными фразами, что мол обязательно всё узнают и сообщат. Но Ник узнал об Анри лишь на третий день после прибытия и конечно от Мари.

– Она пережила две операции и сейчас в интенсивной терапии. В первый заход не смогли всё удалить, да и крови она потеряла много, так что сегодня была вторая. Но жить будет. Говорят, что всё будет понятно, когда очнётся, были проблемы с речью, когда, они проверяли её на операции. Ну там же не под наркозом делают, чтобы следить, что не задели важную часть, но говорить она не смогла. Потом ввели в наркоз, чтобы плечо прооперировать, там тоже была рана, её не стали в госпитале латать, перебинтовали и всё на том, а там тоже осколок, стекло вроде. Не знаю, что будет с рукой, но вынули вроде. Вот, может к вечеру очнётся – рассказывала Мари, голос её был грустный, она не особо разбиралась в устройстве мозга, чтобы понять, что там можно задеть такого, что Анри не смогла говорить, но её до мурашек