Леонид Леонов - Захар Прилепин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В марте 1938-го страна празднует 70-летие со дня рождения убитого врагами рода человеческого Горького. Статьи о нём пишут все кто ни попадя — но опять же не Леонов.
Двадцать восьмого марта в Москве проходит литературный вечер, посвящённый Горькому. Вступительное слово предоставляют Всеволоду Иванову, далее — Фадеев, Павленко, Макаренко… Леонова снова нет. У него пока нет сил стоять на трибуне, жутко пальцы переплетя и страдая всем существом. Снова ведь придётся… о предателях… о висельниках…
* * *
Но в апреле 1938-го Леонов появляется в миру.
Сначала даёт интервью «Вечерней Москве» о пьесе «Половчанские сады». Затем выступает на совещании по вопросам театра и драматургии: произносит речь «Создать театр, достойный эпохи». А какой же ещё! «Недостойный», что ли?
Период работы над художественной прозой в биографии Леонова сменил период театральный. Подобным образом в своё время ушёл от прозы в театр Михаил Булгаков, чтобы потом вернуться для окончания последнего своего романа.
Но, однако ж, если продолжать аналогии, надо сказать, что вопреки расхожему мнению леоновские спектакли будут запрещать с не меньшим остервенением, чем булгаковские. И нервов ему попортят в связи с этим тоже не меньше — разве что нервная система купеческого сына, не имевшего своего романа ни с морфием, ни с алкоголем, ни с никотином, оказалась покрепче.
Седьмого августа умирает Константин Сергеевич Станиславский, и уже 8 августа в издании «Советское искусство» выходит статья Леонова памяти режиссёра. Писатель вспоминает о знакомстве с ним. Потом присутствует на похоронах его: ушёл ещё один старик, с которым связаны и важные дни жизни, и театральные надежды — пусть и несбывшиеся пока в полной мере.
Десятого сентября «Литературная газета» публикует анонс на первой странице:
«Писатель Леонид Леонов закончил новую пьесу „Волк (Бегство Сандукова)“. Тема её — бдительность советского народа и неизбежная обречённость его классовых врагов.
— Пьеса эта была мной задумана давно, — рассказал Леонид Леонов в беседе с сотрудником ТАСС. — Меня, как писателя, давно волновала тема мужества и героизма советских патриотов, тема бдительности нашего народа. В пьесе нет одного, главного героя. Главные — все действующие лица.
Пьеса принята Государственным академическим Малым театром. Постановку намечено осуществить в декабре — январе».
Ещё одна творческая победа! Леонов вновь ощущает себя востребованным, нужным хотя бы театру.
В октябре, к 40-летию МХАТа, выходят статьи Леонова в «Литературной газете» и в «Правде».
Следующее радостное событие: в Днепропетровске, в Русском драматическом театре имени М. Горького проходит премьера спектакля «Волк».
Под конец 1938 года сразу тремя изданиями выходят «Половчанские сады» и упомянутый «Волк» — двумя изданиями.
Леонов, наверное, вновь верит, что кошмар закончился: и понемногу принимается за прозу. Он дописывает первый вариант повести «Evgenia Ivanovna» — о судьбе девушки, эмигрировавшей в Гражданскую. Перечитывает и понимает: публиковать это нельзя. Какие ещё трудные судьбы людей, оставшихся без Родины, — к чему это сейчас?
Тем более что в первых критических откликах о новых пьесах Леонову хоть и не стремятся сразу ударить под дых, но вновь ставят на вид старые грехи уныния и тайного неверия в благость наступившего дня.
Сюжет пьесы «Половчанские сады» вкратце таков.
Середина 1930-х. Центральный герой — директор совхоза, садовник Адриан Маккавеев. У него семь детей: пять от первой жены и двое от второй — дочка Маша и самый младший — Исай, калека. В ходе пьесы выясняется, что Исай сын не Маккавеева, а некоего Пыляева (в пьесе он неизменно называет себя Пылаев), с которым сошлась нынешняя жена директора совхоза, когда муж в 1918 году был на фронте, сражаясь, естественно, за красных.
Пыляев в 1918 году находился на подпольной работе, потом попал в плен к немцам, в то время оккупировавшим территорию, где проживали Маккавеевы. В плену он, как выясняется к финалу пьесы, был завербован.
Как же Исаю не быть калекой с таким отцом и с изменившей мужу матерью!
Действие пьесы происходит в те дни, когда переживший сердечный приступ Маккавеев созывает всех своих сыновей — проститься с ними. Одновременно и неожиданно в доме Маккавеевых появляется давно уже забытый всеми Пыляев.
Критик Михаил Левидов в журнале «Литературный критик» (№ 3 за 1938 год) писал о «Половчанских садах»: «Болезнь „достоевщинки“ Леонов преодолел. В существе её. Но инерция болезни ещё осталась и даёт себя знать. Исай — он и есть порождение или проявление инерции болезни».
Не очень устраивает критика и образ шпиона Пыляева, слишком символичный, слишком усложнённый, на взгляд Левидова.
Однако критик находит в себе силы написать, что старик Маккавеев в подаче Леонова — человек, утверждающий «жизнь с её тревогами, борьбой и победой, основанной на чувстве социального оптимизма».
И далее, всё о том же: «Леонову удалось здесь разрешить трудную задачу: драматург сумел художественно показать, как внедряется в нашу жизнь чувство социального оптимизма, и заново решает её конфликты и проблемы…»
Левидов словно сам себя уговаривает.
Социальный оптимизм пьесы на первый взгляд заключается собственно в том, что шпион пойман и разоблачён, а один из сыновей Маккавеева, не добравшийся до отчего дома, но погибший в те же дни при выполнении важного партийного задания, был фактически заменён новым членом семьи — военным офицером Отшельниковым, женихом маккавеевской дочери Маши.
Левидов словно не замечает последней фразы в пьесе Леонова, которую произносит Маша, когда все её братья и её жених, бравый Отшельников, разъезжаются.
А Маша вот что говорит: «Тума-ан какой!.. Что же вы все замолкли? Я хочу, чтоб было весело сегодня. Мой день, мой день. Мальчики… где же ваша музыка, мальчики?!»
Такой вот «социальный оптимизм» в квадрате. Туман. «Тума-ан…»
В этом смысле не менее любопытна рецензия, опубликованная в том же 1938 году в двенадцатом номере журнала «Звезда».
«Леонову безусловно удалось победить унтиловщину, — считает критик Левин. — Ядовитый туман, в котором происходило действие Унтиловска, рассеялся. Люди Унтиловска потеряли для Леонова прежний интерес. На первый план выступили совсем иные люди — герои, большевики, строители социализма.
Но вот странная вещь — почему пьеса Леонова, посвящённая героике и оптимизму советских людей, производит всё же довольно мрачное впечатление?»
И дальше критик отвечает на свой вопрос:
«Леонов до сих пор не очень умеет писать о счастливых людях. Для того чтобы человек стал понятен и близок Леонову, он должен быть не совсем безоблачно счастлив.
Имея дело с вполне счастливым человеком, Леонов испытывает как бы некоторую растерянность».