Хроники Пустоши - Алексей Бобл

Колонна харьковчан у Корабля – что это значит? Дерюжка не мог понять. Вот был бы здесь хозяин! Он умный, он во все сразу врубается, а Дерюжка… Да нет, и Дерюжка (а вернее – уже не Дерюжка, теперь он Дерюга!) тоже умный, а иначе почему он стал первым хозяйским помощником – именно он, а не, к примеру, Стопор или там покойный Малик? Или тот же Захар? Был Дерюга у Захара на побегушках, а теперь сам на механика покрикивает!

Большой Дерюга. А еще Отважный, Меткий и Умный. Бандит даже улыбнулся, так приятно это звучало.

А раз умный он – значит, сам все сообразит и все решит. Вернется к хозяину, который волнуется сейчас там, за долиной с гейзерами, и скажет: не переживай, Макота, Умный Дерюга все проблемы закрыл, все утряс. А Макота и ответит…

Боец на мотоциклетке, выпустив изо рта клуб дыма, щелчком отправил самокрутку в сторону бандита, и тот, вздрогнув, с усилием вернул внимание к происходящему впереди. Самокрутка упала в паре шагов от трещины, ударившись о твердую корку, взорвалась красными угольками и стала гаснуть.

Почему колонна тут стоит? И почему вход в Корабль перекрыт? Связано это как-то? Наверняка! А как? Может, харьковские Корабль атакуют… Да нет, не похоже как-то на атаку. Они вон даже и не глядят особо в его сторону.

Подул ветерок, дымок над самокруткой завернулся смерчем. Порыв ветра поднес прозрачное сизое облачко к трещине. Ноздри Дерюжки затрепетали от сладкого запашка – и вдруг он, совершенно для себя неожиданно, чихнул.

Вышло по-настоящему громко и звонко – на всю пустыню!

Впереди произошло какое-то быстрое движение.

Дерюга во время своего богатырского чиха зажмурился, а когда снова открыл глаза, в его сторону были направлены несколько стволов.

Внутри у Смелого Дерюги все оборвалось. Дрожь прошла по телу, он сжал кулаки, до боли вдавив ногти в ладони.

– Кто это там? – спросил сидящий в мотоциклетке боец, целясь из револьвера. – Маздай!

– Вижу его! – откликнулся голос с вершины башни. В бойнице показалось лицо в желтых очках, потом над железной оградой выпрямились двое с автоматами (Дерюжка сразу понял, что это автоматы, потому что они были точно такие же, как у охранников Графа). Один перегнулся через ограду и направил на Дерюгу ствол, второй по перекладинам, приваренным к стойке ветряка, забрался повыше и стал там крутиться, приложив ладонь козырьком ко лбу – выглядывал, есть ли вокруг колонны еще кто.

– Людоед? – с любопытством спросил мужик в мотоциклетке. Он вытащил из чехла на груди и нацепил на нос большие очки с закопченными грязно-желтыми стеклами. На правом стекле был нарисован черный прицельный крест.

– А вот щас и увидим, – ответил Маздай. – Эй, ты, вылазь!

Дерюжка лежал ни жив ни мертв. Человек, стучащий под днищем башенной платформы, выбрался из-под нее и поднялся на ноги, сжимая в одной руке молоток устрашающих размеров, а в другой – нож, тоже немаленький. Лицо его было в копоти, на голой груди поблескивали пятна машинного масла.

– Что такое? – хрипло спросил он.

– За нами кто-то из трещины той следит, – лениво пояснил харьковчанин, сидящий в мотоциклетке. Из другой высунулся еще один, тоже в платке и с револьвером, потом откинулась книзу полукруглая дверь в основании башни, и оттуда показались два автоматчика.

– Сугуба, проверь, что ль? – окликнул Маздай сверху. – Он один там, я вижу. Эй, ты у нас под прицелом! Попробуешь ствол вытащить – сделаем из тебя решето, понял?

Механик не спеша зашагал к трещине, почесывая выпачканную в масле грудь. На животе его красовалась татуировка, повторяющая рисунок на двери башни: стволы и взрыв над ними.

Дерюжка глубоко вдохнул и поднялся, вытянув руки над головой.

Он к тому моменту клял себя последними словами. Дерюжка вообще легко от хвастовства переходил к самоуничижению, которое, впрочем, так же легко сменялось приступами спеси. Непостоянен он был в чувствах, неуравновешен и противоречив. Хозяина он любил и одновременно ненавидел за грубость его и за то, что, по мнению бандита, не отдавал тот Большому Дерюге должного. Боялся Макоту, временами хотел даже убить – и был в то же время ему предан всей душой. Бандитская жизнь Дерюжке разом нравилась – и казалась чрезмерно опасной, суматошной и какой-то… не сулящей ничего хорошего в будущем, что ли. Убивать ему тоже нравилось, забавно это, стрелять по людям, как по мишеням таким бегающим, – но боялся крови и рукопашного боя, не любил ножи и вообще всякие острые штуки. А сам себе Дерюжка казался то лихим бойцом, умным стратегом и вообще отвязным парнем, а то – довольно-таки жалкой, глупой и трусливой личностью.

– Не стреляйте! – дрожащим голосом попросил бандит, но напомнил себе, кто он есть такой, приосанился, даже руки слегка опустил. Откашлялся и добавил хрипло: – Не стрелять!

– Замри! – рявкнул Сугуба, и Дерюжка снова вытянул руки так, будто они двумя туго натянутыми лесами были привязаны к небу.

Сугуба приближался, очень многозначительно помахивая ножом, а молоток положив на широкое плечо. Дерюжка понял, что это конец: задание он провалил, не успев даже толком приступить к выполнению, на Корабль не проник, ничего не выяснил, спалился, как последний идиот. Сейчас Большому Отважному Дерюге, который на самом деле никакой не Большой и не Отважный, а, натурально, Маленький Испуганный Дерюжка, дадут ключом по башке, потом свяжут, затащат в эту страшную башню и там начнут пытать, а он боль плохо переносит – и расскажет врагам про отряд, притаившийся совсем недалеко, за долиной с гейзерами… Конец всему!

Харьковские ведь током пытают, так Захар рассказывал! – вспомнил он и едва не упал, так плохо ему стало от этой мысли. Даже в глазах потемнело на мгновение. Вон и ветряк у них, стало быть, электричество есть! Картина того, как голый дрожащий Дерюжка сидит посреди большого гулкого помещения, примотанный к железному стулу, с ногами в тазу, полном воды, а вокруг стоят зловещие харьковские душегубы и подносят к его беззащитному телу оголенные концы провода, который идет от жужжащего где-то в полутьме генератора, – картина эта столь явственно возникла перед его внутренним взором, что он вдруг завизжал и со всей силой отчаяния засандалил Сугубу носком ботинка между ног.

А после прыгнул назад, повалившись спиной в трещину, развернулся и ужом пополз прочь от колонны карателей.

* * *

Макота, услышав выстрелы, вскинул голову. Он сидел на краю кабины с трубкой в зубах и, когда из-за накрытой паром долины донеслась автоматная очередь, поперхнулся дымом. Захар со Стопором вскочили с брезента, дикари разом повернулись в сторону Корабля.

Атаман прокашлялся, постучал себя по груди, выбил трубку и встал. А ведь это не там стреляют, понял он, не на Корабле, то бишь – ближе где-то.

– Вышиба! – гаркнул он.

Здоровяк с неподобающей вождю поспешностью подскочил к самоходу и встал под кабиной, подняв к атаману смуглое лицо.

– Пошли туда одного… нет, двоих, – велел Макота. – Но чтобы осторожно, ясно? Самых ловких, тихих. Пусть разведают, кто это там стреляет, и сразу назад.