Смытые волной - Ольга Приходченко

Ветер завывал, пронизывал меня насквозь. Перед глазами всплывала сцена из старого фильма «Гулящая» в главной роли с Людмилой Гурченко. Вот так и я, забьюсь куда-нибудь в угол, свернусь калачиком и замерзну, хорошо бы сразу. Что за ересь я несу, взрослая баба? Была не была. Забежала в первую же попавшуюся телефонную будку, в записной книжке нашла кадровика домашний номер. Он мне его дал через несколько дней после оформления на работу. Трубку, на мое одесское счастье, конечно же, взяла жена. Потом раздался знакомый голос: слушаю.

Я лепетала черт-те что пополам с соплями. Мне было приказано оставаться на месте и ждать. Не выходя из будки, я привела себя в порядок и, заглотнув все слезы, с гордым видом пошла навстречу моему покровителю.

Ох уж эти мужчины! Как играли его глазки, как он поцеловал мои пальчики, потом перевернул ладошку, прижался к ней своими сухими губами. А этот добрый взгляд на мое зареванное лицо.

– Олечка, вы же вся продрогли, замерзли, зайдемте в кафе, погреемся и решим, как надо дальше действовать, – он попытался положить мне руку на плечо, но не дотянулся, роста не хватило. – Я-то поначалу страшно испугался, решил, что-то серьезное. А у вас проблемы личного характера. Это меняет дело, через это все проходят, а уж молодожены точно, причем в любом возрасте. У меня разве не было схожих ситуаций? Были, и не одна. Подумаем с вами, как выйти из нее. Жизнь любого человека – это шипы и розы, хочется, конечно, роз побольше. Вы немного коньяку выпьете?

– Не откажусь и что-нибудь съем.

Особого выбора закусок не было, салат «Столичный», селедочка, картошечка, мясное ассорти. Я рассказала в красках и лицах, что произошло. Воронцов внимательно слушал, улыбался, в упор глядя на меня своими белесыми глазами, но потом улыбка сошла с его лица. Оно стало серьезным и каким-то усталым. Он разлил еще коньяк, чокнулся со мной и тихо произнес:

– А вы, чувствую, женщина коварная. Я бы на месте вашего мужа … – И замолчал.

Я продолжила его мысль:

– Прибил, нет, выпорол, не то, развелся с коварной одесситкой, которая ради прописки в столице нашей великой Родины Москве ухватилась за доверчивого москвича и совершила вероломный проступок. Позор таким женщинам и девушкам, потерявшим стыд и совесть строителя коммунизма с социализмом, вместе взятыми.

Коньячок тепло разливался по моим пустым кишкам, тяжелели ноги, и развязывался язык. Сама подлила себе еще. Мой сарказм Воронцова не вдохновил, он пытался возразить, отставляя графинчик от меня подальше, ближе к себе. Видимо, хотел сказать что-то еще, но я неосторожно оборвала своим тостом:

– Очень хочу выпить за вас, за то, что вы встретились на моем пути и оказались единственным человеком в этом городе, к которому я могу обратиться за помощью. Уважаю вас за то, что вы никогда не позволите себе за дружбу или услугу потребовать от женщины платы… Таких мужчин просто презираю. Можете мне еще раз помочь. Увольте меня, пожалуйста, по собственному желанию, без отработки двух недель.

Его и без того раскрасневшееся от молдавского коньяка лицо стало пунцовым, даже на шее вздулись жилы.

– Вы подыскали себе другое место работы?

– Нет никакой работы, и ни этого мужа, ни другого мне не надо. Я не цепляюсь за Москву, меня здесь ничего не держит. Я ошиблась, виню только себя. А ваше ко мне отеческое отношение никогда не забуду. Приезжайте летом к нам в Одессу с женой. Все для вас сделаю.

– Олечка, не принимаю ваш вызов, мой совет, коль вы прислушиваетесь ко мне и считаете старшим вашим другом, – не рубите с плеча. Мало ли какие могут быть размолвки. Хотите слетать на пару дней, даже на неделю в Одессу, успокоиться, отвести душу – я не возражаю. А за приглашение спасибо. Я уж вам говорил, как хочется побывать в вашем чудесном городе.

Он продолжал меня уговаривать, убеждать, что все образуется, предупредил, чтобы я не смела выписываться, глупости такой не сделала, и очень удивился, когда я сказала, что у меня до сих нет прописки, паспорт чист, в нем только отметка загса. Я не поддавалась, просила вернуть трудовую, можно не делать в ней московскую запись. Без нее даже лучше. Напоминать ни о чем не будет. А от загсовой печати я сразу в Одессе избавлюсь.

Ну правда, что мне Москва? Я здесь чувствую себя инородным телом. Все смеются, когда я разговариваю. Да, у меня такой говор, можно подумать, у других лучше?

– Это неожиданно, мне и в голову не приходило, что вы до сих пор не прописаны, – цвет лица Воронцова изменился на белый. – Что же получается, по закону я вообще не имел права вас принимать на работу и теперь обязан немедленно уволить. Как же вам оформляют пропуска в министерства?

– А мне никто ничего и не оформляет. Улыбаюсь, говорю «здравствуйте» и прохожу. Милиционеры, молоденькие хлопчики, лыбятся, наверное, принимают меня за своего сотрудника. Не знаю.

Воронцов странно вытянул вперед ко мне голову:

– Будь у меня на голове волосы, они бы встали дыбом. Послушайте, вашей бабушкой случайно не была сама Сонька Золотая ручка?

– Случайно не была. Моя бабушка грамотнее нас с вами, вместе взятых. Так вы отдадите мне трудовую, или мне придется еще две недели ошиваться в Москве? У вас же все основания меня уволить. Подарите мне это счастье!

Воронцов разлил оставшийся в графинчике коньяк и посмотрел на меня исподлобья:

– Оля, вы совсем не любите своего мужа?

Вопрос застал меня врасплох. Елки-палки, лес густой, что ответить? Я что-то начала мямлить про это его обращение ко мне – детка, что лучше быть Мегерой, как меня за глаза обзывали в Одессе, а деткой он кличет всех подряд своих знакомых женщин, чтобы не перепутать их имена, а мужики в их среде сплошь все «старики» по той же причине. Я не хочу, меня просто бесит это, вроде недоделанная какая. Идем чаек попьем, детка, мама вкусные оладушки напекла любимой невестке. Плела, что не хочу пресмыкаться между ними, еще что-то, не помню, что.

– А я думал, вы увлеклись и нас увлекли поставленной задачей. Думал, вот умничка одесситка, как круто взялась за дело, застоявшееся болото растормошила. Завидовал вашему мужу, как ему удалось на такой боевой жениться. А вы столкнулись с мелкими проблемами, даже не проблемами, а так, с глупостями – и в кусты. Себя жалко стало. Назад под бок к маме с бабушкой решили бежать, чтобы они продолжали вас холить и лелеять: ах, какая миленькая, хорошенькая наша Оленька. Москва предъявила вам другие требования – как к взрослой серьезной замужней женщине, и вы сразу сдались. А мне вас на вашей прежней работе совсем иначе характеризовали.

– Вы звонили к нам на базу?

– Наводил о вас справки, извините, такая у меня работа. Услышал, всем жару даете, вас даже побаиваются. Вот что, Оленька, не наломайте дальше дров, у вас еще есть время все взвесить, подумать.

Мы вас временно пропишем, завтра же займусь этим вопросом, и с жильем что-нибудь придумаем. Нам такой специалист нужен. Вернетесь к мужу? Ночевать-то где будете?