Смытые волной - Ольга Приходченко

К мужу хочу, тянет меня к нему. Только не реветь, только не реветь. Это первая проверка наших отношений, и она должна завершиться за столом на кухне с видом на кремлевские звезды. Только вот сомневаюсь, что смогу прощения попросить.

– Доброе утро, Ольга Иосифовна. Ой, что это у вас с лицом, а глаза какие красные, – заявились мои добрые сотрудницы.

– Наверное, аллергия на новую тушь. Еще с вечера все чесаться стало, особенно глаза. Ничего, промоются слезой, и все пройдет. У меня уже так было раньше.

– Может, реакция на цветение одуванчиков. Весна же.

Я только вздохнула: чтоб я так жила, как это весна! В Одессе весна – как самое теплое московское лето, а в Москве она – как наша зима. И надо же, как назло, так возмутиться погоде в прошлом ноябре. Хороший подарочек припасла мне родная Одесса с этим обледенением. Зима по полной программе. А может, это сама Москва старалась не пустить меня в столицу, зная, что ничего путного не выйдет. Нет, выйдет, не может не выйти, я люблю его.

Бабка в одном из писем написала, что такая погода была, когда румыны заняли Одессу в 41-м. Так Одесса боролась с ними, заморозить решила, хотя и самим одесситам досталось. Бабушка с мамой пишут теперь мне раз в неделю письма, полностью, день за днем, освещая все местные новости. Как уже все цветет и благоухает, теплынь, в шкафы спрятаны плащи и головные уборы, женщины в легких кофточках. А здесь еще снег в апреле, холод собачий. Чуть-чуть проклюнулись в Александровском саду дохлые тюльпанчики, так и торчат не живые и не мертвые – загибаются. Днем еще солнышко иногда выглянет, погреет с одной стороны, а с другой такой ледяной ветер, так просифонит, что не долго менингит подхватить. Надо мне что-нибудь придумать на башку, не носить же косынку, как деревенская бабка.

– Ольга Иосифовна, выпейте супрастин или димедрол, и все пройдет, – у появившейся Раечки, едва она посмотрела на меня, брови удивленно взметнулись к верху.

Рая вызвалась пойти со мной в аптеку, ей для матери тоже нужны лекарства. На улице я ей выложила, что я отчебучила мужу и свекрови и что они меня за это вытурили. Она мне тут же предложила после работы ехать к ней домой в деревню, это на электричке с Савеловского вокзала. Предложение было принято. Но я еще не теряла надежды, что откликнется Миша. Как говорят, надежда умирает последней. А вдруг у меня уже и мужа нет? Значит, я его все-таки считаю мужем.

Прогулка на свежем воздухе благотворно повлияла на мое настроение и самочувствие. Только вернулись в отдел, как Воронцов пригласил зайти к нему в кабинет.

– Ольга Иосифовна, вам нездоровится? Ну и выражение у вас.

– Нет, нет, все в порядке. Накраситься не успела.

– Какие дальнейшие планы? Домой к мужу вернетесь? Он вам уже звонил?

О боже, опять подступает этот ком к горлу, и влажнеют мои неотразимые очи. Слюнтяйка. Терпеть не можешь ревущих баб, а сама раскисла. В моем женском семейном монастыре никто никогда не плакал. Мужчин нет, и не перед кем лить ручьи.

– Нет и вряд ли позвонит. Я не подарок, а он тоже мужик с характером. Извините, говнистым. Два сапога пара. В обед за чемоданом сгоняю и… полный вперед.

Вполголоса для убедительности я пропела куплет из известного фильма: «У меня такой характер, ты со мною не шути».

– Оля, тут не до песен и шуток. По мне лучше – полный назад. После работы идите домой, и все станет на свои места. Я вам вчера это говорил и сегодня повторяю.

– После работы я к Рае поеду, она меня пригласила, – упорствовала я.

Почему он смотрит на меня так? Как побитая собака на своего хозяина: «Бей меня, хоть убей, я все равно буду тебе служить верой и правдой». Неужели в свои дремучие годы втюрился? А я, сучка, наблюдаю за его муками и пользуюсь его страданиями. На Восьмое марта всем одинаково вручили по три задрипанные гвоздички, а Воронцов подарил пакет с французской косметикой и духами. Зато собственный муж разорился на фигу с маслом. И от свекрови – шиш. Но я-то ей тоже ничего, получается, мы квиты.

– Очередная глупость. Дайте мне слово, что сегодня ночевать будете у себя.

– Я подумаю.

В голове каша, полный сумбур. Все смешалось в доме Облонских. Сама себе не рада. Я словно шастала по комнате смеха, где все в кривом свете, но мне было не до смеха со своим воспаленным настроением. Подруга, не пора ли спрямлять дорогу. Кривые закоулки ни к чему не приведут. Ты, когда с Мишей Москву изучала, не могла из них выбраться, вокруг да около дома кружила, а пути к нему не находила. Простительно, и коренным москвичам легко заблудиться в этих арбатских переулках. Но сейчас выход не такой сложный: прислушайся к совету Воронцова. Умный дядька, плохого не пожелает и тебе симпатизирует.

Мы сидим с Раей в этой неотапливаемой электричке, ноги задубели в тонких из лайковой кожи сапогах. Снизу одни трусики и колготки. Мой зад совсем примерз к ледяной скамье. Все побито, все измазано, исписано, изрезаны сиденья, вырваны с мясом лампочки, мерцает лишь одна, за привинченной к потолку решеткой. В тамбуре дикая вонь, смесь малой нужды и едкого табачного дыма. Рая, уткнувшись в стекло, кемарит. Я вздрагиваю от непривычного стука колес и швыряния из стороны в сторону вагона по рельсам, покачиваясь в такт, начинаю усыпать. Нет, дрыхнуть не могу с непривычки, сон отгоняют и нахлынувшие воспоминания уже московского недавнего бытия. Почему-то только хорошее. Поездка в Архангельское. Домжур с калачом и поджаркой «По-суворовски» на спирту. Вечерние прогулки. Как грелись с Мишей в машине и целовались. Он даже не позвонил. Не узнал, а вдруг со мной что-то случилось? Он же знает, что в Москве мне некуда пойти. Не к кому обратиться за помощью. Форменная сволочь, как он может спокойно спать, жрать, жить?

Наконец мы приехали. Быстро перебежали пути и шоссе и вскочили в автобус-развалюху. Через несколько остановок вышли и двинулись по проселку в сторону деревни. Скользко, темно, если бы не Рая с ее поразительной устойчивостью в ногах, я бы и двух шагов не сделала. Бедные мои шикарные немецкие сапоги, купленные в самом центре Берлина. Калиточка скрипнула, соседский пес заскулил, потом для порядка пару раз тявкнул. По вытоптанной тропинке между сугробами и большими сколотыми кусками льда доползли до Раиной избы. Ветер, задувая с крыши, прихватывал запах дыма из трубы. Он остро чувствовался в свежем воздухе. А воздух-то сам какой после Москвы – до чего вкусный, пьянящий, у меня даже голова закружилась, надышаться бы им побольше. Все небо в звездах, я уже даже забыла, что таковые имеются. Из моего наблюдательного пункта в последние месяцы я только кремлевскими звездами любовалась. Было такое ощущение, что я где-то под Одессой, а за избушкой откроется передо мной вид на море. В окошках мерцал за задвинутыми ситцевыми шторками свет.

Дверь Рая открыла сама, позвала маму. Она лежала на кровати за занавеской.

– Мама, познакомься, это Ольга Иосифовна, моя начальница. Захотела посмотреть, как живет русская деревня.

– Милая, что у нас смотреть. Живем как все. Ты бы, Раиса, хоть предупредила заранее, я бы картошку поставила.