Грех и святость русской истории - Вадим Кожинов

Основная же масса нынешних людей, так или иначе обращающихся к православию, оказывается на своего рода безвыходном распутье: они уже привыкли к критическому «анализу» своего сознания, но для решения на высшем уровне вопроса о бытии Бога и тем более о бессмертии их собственных душ у них нет ни особенного дара, ни высшей развитости разума…

Исходя из этого едва ли можно полагать, что православие и все неразрывно с ним связанное – в том числе идея истинной монархии – способно возродиться и стать основной опорой бытия страны… Утверждая это, я имею в виду современное положение вещей; нельзя исключить, что в более или менее отдаленном будущем положение в силу каких-либо исторических сдвигов и событий преобразуется. Но сегодня тот духовный фундамент, на который стремилось опереться «черносотенство», менее – и даже гораздо менее – надежен, чем в начале нашего века…

ПРОЩАНИЕ

В. Кожинову

1

На берегу, покинутом волною,

Душа открыта сырости и зною.

Отягчена полуземным мельканьем,

Она живет глухим воспоминаньем.

О, дальний гул! Воспоминанья гул!

Ей кажется, что океан вздохнул.

Взрывает берег новою волною

И полнит душу мутной глубиною.

2

На повороте долгого пути,

У края пораженья иль победы,

Меня еще успели вознести

Орлиные круги твоей беседы.

Открылись широта и рубежи,

Уступы переливчатой натуры,

Парение насмешки и души

В тумане мировой полукультуры.

Ноздревский жест, неверная струна,

Бредущая из юности по следу.

Могучая оглядка Бахтина

Отметила молчанием беседу.

А сколько лиц! А сколько голосов!

Ты промотал полжизни, не скучая.

Как пауза, Владимир Соколов

Возникнул, ничего не обещая.

Не сосен шум твой тонкий слух привлек —

Рубцовский стих угрюмо шевельнулся.

Но звук угас, как золотой намек…

И Передреев горько усмехнулся.

Я слышал гул твоих былых страстей

Из твоего початого стакана.

И ты сказал: – Чем старе, тем сильней… —

И я услышал рокот с океана.

1975

* * *

В.К.

Повернувшись на Запад спиной,

К заходящему солнцу славянства,

Ты стоял на стене крепостной,

И гигантская тень пред тобой

Убегала в иные пространства.

Обнимая незримую высь,

Через камни и щели Востока

Пролегла твоя русская мысль.

Не жалей, что она одинока!

Свои слезы оставь на потом,

Ты сегодня поверил глубоко,

Что завяжутся русским узлом

Эти кручи и бездны Востока.

Может быть, этот час недалек!

Ты стоишь перед самым ответом.

И уже возвращает Восток

Тень твою вместе с утренним светом.

1979

ЗДРАВИЦА

То не ворон считают соловьи —

Мы говорим о славе и любви.

Бокал обвит змеиным женским телом,

Стряхни змею! Займемся русским делом,

Пуская из ноздрей заморский дым.

Но где же слава, Кожинов Вадим?

За горизонтом старые друзья

Спились, а новым доверять нельзя.

Твой дом парит в дыму земного шара,

А выше Дионисий и гитара,

И с книжной полки окликает Рим: —

Memento mоrе, Кожинов Вадим!

Смерть, как жена, к другому не уйдет,

Но смерти нет, а водка не берет.

Душа верна неведомым пределам.

В кольце врагов займемся русским делом,

Нас, может, двое, остальные – дым.

Твое здоровье, Кожинов Вадим!

ПРИВЕТСТВИЕ

В.К.

Под перезвоны ада или рая

Ты легок на подъем родного края,

А я тяжел. Прощай по всем статьям!

Мы канули по разным пропастям,

Друг друга только эхом окликая

И вызывая этим на себя

Все, что таит высокая судьба:

Обвалы духа, оползни сомненья…

Раздастся гром последнего мгновенья —

Знай: это я приветствую тебя!

1985

СЕЙ ДЕНЬ ВЫСОК…

В.К.

Сей день высок по духу и печали.

Меж тем как мы сидим накоротке,

Хазары рубят дверь твою мечами

Так, что звенит стакан в моей руке.

Видать, копнул ты глубоко, историк,

Что вызвал на себя весь каганат.

Ты отвечаешь: – Этот шум не стоит

Внимания. Враги всегда шумят.

* * *

В.К.

Друг от друга все реже стоим

В перебитой цепи воскрешений.

Между нами разрывы и дым…

Мы давно превратились в мишени.

Наше знамя пробито насквозь,

И ревет в его дырах пространство.

Что нам смерть! На кабы и авось

Столько раз воскресало славянство.

Застит низкого солнца клочок

Темной воли несметная стая.

Но косится в бою твой зрачок,

Голубиную книгу читая.

1988

* * *

В.К.

Ты прости: я в этот день печален,

Потому что солнце не взошло.

Дух добра и света изначален,

Но смотреть на землю тяжело.

Вот бредут, покачиваясь, двое

И поют навзрыд во мраке дня:

– Цареград уйдет на дно морское,

А Москва погибнет от огня.

Это значит, надо торопиться,

Из людей повыбит сущий дух.

Кроме праха, ничего не снится…

Как еще ты держишься, мой друг?

1991

НА ЗАКАТ

В.К.

Ты жил от сердца: песни пел

И мысль наслаивал годами.

И черт едва тебя терпел,

Качая русскими горами.

Ты даже тенью знаменит,

Но понимал, что в этом мире

Кольцо врагов тебя теснит,

Хотя круги друзей все шире.

Какие годы полегли!

Им не подняться… И порою

Печаль – ровесница земли —

В Москве беседует с тобою.