Зимняя мантия - Элизабет Чедвик (Англия)

– Тогда раздайте эти деньги бедным, – сказала она. – Без всяких условий.

Настоятельница взяла кошелек и спрятала его в небольшой ящик, закрывающийся на ключ.

– Я сейчас узнаю, захочет ли Сабина встретиться с вами. Если пожелаете, в кувшине есть еще вино.

Она ушла, шурша шерстяными юбками. Матильда встала и прошлась по комнате. Ей казалось, что белые стены давят на нее. Глубоко дыша, она подошла к окну и выглянула во двор, где деревья уже одевались весенней листвой. Сабина. До этого Матильда не знала этого имени. Кто-то из знати или торгового сословия. И она заплатила Христу золотом – чьим? Своим или Симона? По дороге в монастырь она все время раздумывала: что сказать, о чем спросить? Сколько она сможет вынести? Чего ей лучше не знать? Ответов не было – одни вопросы и неуверенность.

Тихо открылась дверь. Она спиной почувствовала холодный сквозняк, но обернулась не сразу. Еще один глубокий вдох. Еще мгновение, чтобы утихомирить разбушевавшееся сердце.

Она медленно повернулась.

На пороге стояла молодая женщина. Аккуратное темное платье, к поясу прикреплены янтарные четки, на шее резной крест. Платок обрамлял бледное овальное лицо с тонкими чертами и прекрасными серыми глазами с жгуче-черными ресницами. У глаз мелкие морщинки, такие же у носа и в уголках рта. Матильда готова была увидеть глупую девицу с пышными формами, а обнаружила, что Сабина скорее одних лет с Симоном, старше ее.

Напряженный момент, казалось, длился вечно.

– Я не хотела приходить, – ровным голосом заговорила Сабина. – Но потом я подумала, что вы приехали издалека и будет невежливо и трусливо отказаться побеседовать с вами… и, честно говоря, мне было любопытно.

Она держалась с достоинством. Она не сделала реверанса, но и неучтивости в ее манерах не было. Хотя она явно знала себе цену.

– Любопытно? – Матильда холодно улыбнулась. Она чувствовала, как бурлит в ней вся ее нормандская кровь, озлобляя ее. Кровь матери, бабушки, Робера, герцога Нормандского, которого многие называли Робер Дьявол, влияние которых до сих пор сдерживалось добротой и силой, унаследованными ею от отца. – Наверное, не более любопытно, чем мне.

– Значит, он вам обо мне рассказал?

Ее выдержка была не такой твердой, как показалось вначале. Матильда видела, как крест на ее груди колышется от частого биения сердца.

– Он не рассказывал мне ничего, и он не знает, что я здесь. Но ваш и его сын лежит в корзинке в Жизоре, и от меня ждут, что я возьму его в свой дом. – Голос Матильды дрожал от гнева. – Я пришла посмотреть, что вы за женщина – благочестивая монахиня, чьей невинностью воспользовались, или подзаборная шлюха.

Глаза Сабины сверкнули, и Матильда поняла, что больно задела ее.

– Я не шлюха! – гордо заявила она. – Я не отдавалась никому, кроме моего мужа. Да упокоит Господь его душу…

– И моего! – перебила Матильда.

Сабина посмотрела на нее так, будто упрекала ее в несправедливости.

– И вашего, миледи, – подтвердила она. – Но не за деньги.

– Тогда почему? По любви?

Сабина поморщилась.

– Не будете ли вы так добры налить мне вина?

– Пожалуй, мне не хочется проявлять доброту, – холодно заявила Матильда, но все же отступила в сторону и жестом показала на стол.

Сабина подняла кувшин и налила вино в кубок, из которого пила настоятельница. Она сделала несколько глотков, и Матильда заметила, что руки ее дрожат. Она невольно ощутила сочувствие, хотя и намеревалась быть безжалостной.

– Я знала Симона с давних пор, еще со времен отца Руфуса, – произнесла Сабина и поставила кубок. – Я была дочерью одного из королевских сокольничих, а Симон тогда был королевским слугой. Мы не стали любовниками тогда, но заигрывали друг с другом. – Она прямо посмотрела Матильде в глаза. – Я пришла к моему мужу девственницей и никогда после не посмотрела ни на одного мужчину.

– Продолжайте, – резко оборвала ее Матильда. Сабина закусила губу.

– Заер умер во время похода, утонул, когда в гавани Бриндизи перевернулась галера. Я почти с ума сошла от горя. Симон приютил меня.

– В качестве прачки, – саркастически вставила Матильда.

На щеках Сабины появились красные пятна.

– И ничего более, миледи, – возразила она голосом, каким бы можно было точить ножи. – До того времени, когда он слег с распухшей ногой и едва не умер. К нему дважды приводили священника. – Она проглотила комок в горле, волнуясь все сильнее. – Я потеряла мужа и детей. Могла я позволить любви моей юности тоже умереть? Я боролась за него изо всех сил. То была тяжелая битва, но я победила. – На мгновение при этом воспоминании радость вспыхнула в ее глазах, но тут же погасла. Она сделала еще глоток вина. – Когда он набрался достаточно сил, чтобы радоваться жизни, мы отпраздновали его возвращение, и тогда это не казалось дурным поступком. Дом был так далеко, что уже почти ничего не значил. Казалось, нас несло без руля и ветрил. Я признаю: то была похоть. Но все же – больше чем похоть.

– А ребенок?

Неожиданно глаза Сабины налились слезами.

– Я не ожидала, что понесу, – пояснила она. – Но ведь я просила у Бога ребенка, именно поэтому мы с Заером и присоединились к крестоносцам.

– И все же вы его отдали.

– Я решила принять обет еще до того, как узнала, что беременна. Я не могу держать его здесь, тогда из него сделают монаха. Я хотела, чтобы у него был выбор… Потом я подумала, что будет справедливо, если он узнает своего отца, а его отец узнает его.

Матильда вгляделась в Сабину прищуренными глазами.

– Но зачем уходить в монастырь? – спросила она. – Разве вы не хотели остаться любовницей Симона? Тогда ребенок жил бы с вами.

Сабина больше не могла сдерживать слезы. Они ручьями текли по ее щекам.

– Ох, я и об этом думала, миледи, – призналась она. – Но разве я тогда обрела бы покой? Я бы хотела все, не половину, наверное, вы тоже так думаете. Все могло бы быть по-другому, если бы Симон не любил вас, но он любит, и очень сильно. С этим я не могу состязаться.

Матильда подняла брови.

– Он доказывает это несколько странным образом, – пожала плечами она. В душе ее все кипело. Откуда этой женщине знать, любит ее Симон или нет, если она сама этого не знает.

В заплаканных глазах Сабины мелькнуло нетерпение.

– Я не прошу прощения ни за себя, ни за него, – пожала плечами она, – разве что скажу, что в других обстоятельствах такого никогда бы не произошло. Я знаю, что во время нашего путешествия он не взглянул ни на одну женщину. Там было полно борделей, и единственный раз, когда он туда заходил, это только для того, чтобы вытащить оттуда за уши Тюрстана. – Она шмыгнула носом и вытерла глаза рукавом. – Он купил вам цветочные луковицы в Константинополе и постоянно о вас думал. Не станете же вы его распинать за однажды проявленную слабость?