Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер

— Андреа, как ты?

— Мне снился сон.

— Что тебе снилось?

Как будто все ответы — это входы, которые помогут Лувисе исцелить Андреа. Но вдруг Андреа и вовсе не больна? Может быть, она даже не несчастна — как узнать, как измерить? Может быть, она просто до краев наполнена воспоминаниями, которых у нее нет? Андреа на кровати у стены, где розы, и ребра не выпирают, и нет в ней ничего очевидно ненормального. Неважно, как сильна боль, как мало в тебе настоящей ЖИЗНИ — никто ничего не видит! Никто не может заглянуть внутрь и понять, каково там. Это жутко, но Андреа все же заделывает любой намек на брешь, в которую можно заглянуть. А вдруг кто-нибудь и в самом деле заглянет внутрь и скажет, что там — сплошное обещание счастья, что стоит Андреа отбросить в сторону Каспера и Маддалену и прочих призраков, размозжить их головы о стену, как она станет абсолютно счастливым человеком. Ты просто трусишь, Андреа. Это единственное препятствие на твоем пути. И что это за отговорка? Прекрасный тайник, Андреа. Страх.

Она снова затыкает уши музыкой. Боуи, сочинивший для Андреа слова Каспера. «If our song could fly over mountains, could sail over heartaches, just like the films».[47]

«Я люблю тебя я люблю тебя я люблю тебя я люблю тебя я люблю тебя», — пишет Андреа в записной книжке, а на книжку капает вода; Арвид однажды, увидев ее ботинки, сказал, что они словно окрашены морской волной, и Андреа засмеялась в ответ, но он погрустнел, и только она собралась обнять его, как он ушел. А Карл, словно мебель, сидит в гостиной и покашливает, и Андреа пишет «я люблю тебя я люблю тебя я люблю тебя», и не хватает только скрипок.

— Вам не понять, как мне плохо.

Арвид поворачивается к ним спиной, выходит из-за стола, едва притронувшись к еде. София вздыхает. Карл смотрит в пустую тарелку.

— Ты просто говоришь, что тебе плохо, — начинает Лувиса, — расскажи подробнее.

— Вам все равно не понять. — Арвид громыхает банкой с лекарствами, принимает таблетку или две, говорит «спокойной ночи». Произносит эти слова, не оборачиваясь, и Андреа хочется схватить его за руку и крикнуть: «Прекрати, это просто смешно!» И замереть в наступившей тишине, чтобы все уставились на нее и все стало бы неважно. Может быть, она заплакала бы, убежала бы наверх, бросилась на постель, и розы на стене были бы просто розами.

Андреа делает погромче любовь Каспера (к которой Боуи написал музыку) и плачет, и то, над чем она плачет, совершенно реально: «As long as we’re together the rest can go to hell. I absolutely love you, but we’re absolute beginners».[48]

Андреа снится голубой «сааб», который останавливается у тротуара. Машина цвета «голубой металлик», а внутри — миниатюрный мужчина. Невысокий мужчина с лысиной и широкой улыбкой выходит из автомобиля.

В машину садится мама. Мама замужем, у нее двое детей. Мама садится в машину, одна из дочерей за ней. Мужчина с лысиной улыбается еще шире: ему нравится то, что он видит, и он садится в машину последним, закрывает дверцу.

Они теснятся в автомобиле. Машина большая, голубая, и все же они сидят, тесно прижавшись друг к другу. Дочь сидит на заднем сиденье наискосок от матери, прислонившись к спинке ее кресла. Мужчина сидит, повернувшись плечом к девочке, лицом к матери. Он все время улыбается, и девочке кажется, что его губы, должно быть, устроены таким образом. Врожденная улыбка. Девочка Андреа не слышит его слов, видит лишь губы: он улыбается, словно зная что-то, чего не знают они. И тогда девочка вспоминает: Карл!

Теснота автомобиля становится невыносимой. Не хватает Карла! На месте этого мужчины должен быть Карл. Девочка пытается расчистить себе место, вертится и елозит, но ничего не выходит, и дышать все тяжелее.

Мама Лувиса слегка улыбается в ответ. Андреа знает, что мужчина будет вести машину, пока они не окажутся на месте, и тогда он прикажет Андреа выйти, уйти и не возвращаться. Он кладет руку Лувисе на колено. «Вот что чувствуют предатели», — думает Андреа. Невозможность попросить прощения. То есть попросить можно, но этого мало. Даже если сказать «прости» сто миллионов раз. Этого мало. Раз уж ты забыл о существовании того, кого любишь.

Мужчина останавливает автомобиль у светящегося и крутящегося парка аттракционов, и Лувисы больше нет рядом. Он гладит Андреа по спине и ниже, наклоняется к ней слишком близко, лоб блестит. Лувиса снова рядом, словно и не исчезала, и пухлая рука мужчины удаляется от Андреа, как ни в чем не бывало, и то, чего не должно быть видно, совершенно незаметно. На земле рассыпан поп-корн. Они едут прочь.

Теперь в машине Карл. Он сидит на переднем сиденье, но Андреа не знает, кто ведет машину. Андреа принимается плакать, но Лувиса и мужчина по-прежнему улыбаются, улыбаются, как на фото, когда улыбаться не хочется, но надо — чтобы те, кто увидит фотографию, думали, что ты счастливый человек, а не печальный зануда (как будто печальными бывают только зануды). Кожа словно синтетическая, как у манекенов. Андреа пытается прикоснуться к Карлу, но не дотягивается, несмотря на тесноту.

Андреа кричит Лувисе со слезами в голосе: «Так нельзя! Как ты можешь? Как будто его нет!» Но Лувиса словно не слышит, она кладет руку мужчине на колено. Окна запотели, Карл не шевелится и смотрит вперед, на дорогу и улыбается, будто зная то, чего не знают остальные. Кажется, что он виден только Андреа. Он оборачивается.

— Ничего страшного, — улыбается он, — не бойся.

Андреа просыпается, у нее перед глазами голубой рисунок обоев в комнате для гостей Софии. Солнце пробирается сквозь жалюзи. Карл тоже спал здесь. Всматривался в узор. Может быть, и он видел зверюшек, дома и дороги?

Андреа спускается по скрипучей лестнице, проходит мимо кухни, где сидят все, кроме Арвида, и сообщает, что выйдет пройтись. Надевает ботинки, идет в лес. Никто не говорил о возможном разводе Карла и Лувисы. Никто ничего не говорил. ТЫ ЖЕ ТАКАЯ МАЛЕНЬКАЯ, АНДРЕА. МЫ НЕ ХОТИМ РАНИТЬ ТЕБЯ. Она вглядывается в деревья, думая лишь о том, как ей хотелось бы встретить большое животное. Она бы замерла, стараясь не шевелиться. Стояла бы и смотрела.

Солнце освещает верхушки деревьев. Кусты, зелень, крошечные живые существа, которых можно увидеть, лишь опустившись на землю с лупой в руках.

Андреа чувствует у себя внутри шаги Лувисы, ожидание Лувисы, ее судорожное беспокойство — без злобы.

Чувствует девочку Андреа, которой не дотянуться до зеркала в туалете рядом с комнатой для гостей. На обоях мелкие сердечки, Андреа не дотянуться до своего отражения, а стул не проходит в узкий дверной проем. Андреа всего четыре, она не видит перемен, не замечает их — она лишь чувствует настроения. Ей знакомы звуки, свет, темнота. Она не слышит телефонного звонка Карла: «Я хочу попробовать снова жить с вами…» — так ли все было? Нет ощущения злобы, а если нет ощущения, есть ли злоба? Что скажешь, Эва-Бритт? «Пожалуйста, Каспер, давай попробуем снова. Давай попробуем? Каспер, пожалуйста!» На повторе, репризой, во веки веков. Пока смерть не разлучит нас. Любить тебя в печали, Каспер, — теперь я знаю, что это такое! Неужели, черт возьми, так сложно решиться любить меня, как прежде? Нет, только не чертыхаться. Просить и умолять до боли в коленях, но тихо.