Мимо денег - Анатолий Афанасьев

— Прощаю, прощаю, коммуняка осторожный… Распорядись насчет бани и обеда.

Старик просветленно вспыхнул.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие… Что касаемо этой дамочки цыганских кровей, позвольте заметить…

— Пошел вон! — цыкнул Трихополов, мгновенно взъярясь.

Не успел откушать еще рюмашку, засвербил «мобильник» в кармане. По нему могли обозначиться только доверенные лица, и он удивился, когда услышал незнакомый женский голос.

— Простите, это Илья Борисович? — В незнакомом голосе, шепчущем, будто ветерок в листве, какая-то заведомая обреченность.

Через секунду ему предстояло удивиться еще больше.

— Ну? — сказал холодно.

— Вас беспокоит Аня Берестова.

— Какая еще Аня? Откуда у вас мой телефон?

— Аня из «Токсинора». Помните, Илья Борисович?

Наконец-то, обрадовался Микки. На ловца и зверь бежит. И еще раз мысленно перекликнулся с цыганкой-дезертиршей: что, голубушка, не икнулось тебе?

— Слушаю тебя, Берестова? Чего тебе?

— Илья Борисович, у меня очень мало времени. Он может войти… Нам необходимо встретиться, простите за дерзость.

— Так в чем же дело? Приезжай.

— Не могу.

— Сабуров с тобой?

— Да, конечно.

— Он слышит наш разговор?

— Как можно, Илья Борисович?! — В шепчущем голосе испуг. — Если бы слышал…

— Берестова, скажи, где ты, я пришлю за тобой… Эй, Берестова? Чего молчишь?

Ему показалось, связь прервалась, но после паузы робкий голос снова возник с еще большим надрывом.

— Илья Борисович, я понимаю, в ваших глазах я преступница, но у меня есть некоторые сведения, некоторые бумаги… Надеюсь, когда их увидите, вы простите меня. А если нет… Я не хочу опять в психушку… Илья Борисович, это страшный человек. Он держит меня под наркозом.

— Хорошо. Что предлагаешь?

— Фрунзенская набережная, в пять часов. Там, где магазин «Саламандра». Его легко найти. Но вы должны прийти один. Это мое условие. В противном случае я приму яд. Мне уже все равно.

— Погоди с ядом, — усмехнулся Микки. — По-моему, Берестова, ты какую-то пакость затеяла. Как же ты сама окажешься на набережной, если тебя держат под наркозом?

— Я смогу. Я все продумала. Я улизну.

— С огнем играешь, Берестова. Я занятой человек.

— Речь идет не только о моей жизни, и о вашей, Илья Борисович. Иначе я бы не посмела.

— Вон даже как?

— Честное слово. Сами убедитесь… Вы придете? Скорее… Больше не могу говорить.

— Приду, — сказал Трихополов. — Ровно в пять. Жди.

В трубке щелкнул отбой. Трихополов расслабился и позволил себе сигарету. Ситуацию он расценил как простейшую одноходовку. Никакой ловушкой тут и не пахло. Девчушка запуталась, психически сломлена — и пытается выторговать себе лишний денек под солнцем в обмен на какую-то ценную, с ее точки зрения, информацию. Заодно сольет и Сабурова. Это нормально. Ах, Ванюша-дурачок, как же тебя бес попутал связаться на старости лет с молоденькой интеллектуалкой! Финита ля комедия. Слышишь, Галина Андреевна?

Но на набережную все же придется съездить.

Сидоркин избавился от «Шкоды», не доезжая до Москвы. Остановился на сороковом километре возле ресторана «Русская изба», где шло ночное гулянье и на стоянке было припарковано десятка два всевозможных иномарок, походил среди машин, прикинул обстановку, а потом, ничего не объясняя, попросил профессора с Аней пересесть в черный БМВ с мигалкой, который отомкнул в мгновение ока какой-то железякой на брелке. Этим же, видимо, специальным воровским приспособлением тачку и завел.

Сабуров с Аней подчинились беспрекословно, слишком были под впечатлением дачного происшествия, только Аня вяло поинтересовалась:

— Это разве ваша машина, Антон?

— Не совсем, — уклончиво ответил Сидоркин. — Скорее это общественный транспорт.

Он тоже был подавлен, а главное, физически вымотан до предела. Бессонное многосуточное бдение, а также чудовищный выброс энергии, когда насадил чудовище на вилы, привели его в такое состояние, что он действовал почти бессознательно, как подраненное животное, уходящее в чащу, заметающее следы. И лишь на донышке усталой души коптился лукавый огонек торжества. Он все же выследил, одолел врага, хотя при всей своей самоуверенности плохо представлял, каким боком выйдет ему эта победа.

Около двух ночи приехали в Сокольники, к стоящей на отшибе, почти вплотную к лесу, девятиэтажке. Вскоре очутились в двухкомнатной квартире на пятом этаже, обставленной так, будто хозяева недавно съехали и второпях забыли прихватить несколько малоценных вещей: сколько-то стульев, раскладушку, письменный стол без ящиков, железную кровать с матрасом — и кое-что из кухонной утвари. Однако, чувствующий себя здесь как дома, Сидоркин отворил дверь в кладовку и показал Сабурову комплекты постельного белья и — на верхней полке — картонный ящик с консервами. Сказал, что отгонит машину, потом поспит несколько часов и вернется только наутро.

— Я же в отпуске, — напомнил. — Имею полное право вздремнуть.

— Вам это необходимо, Антон, — подтвердил Сабуров. — Кстати, чья это жилплощадь? Тоже общественная?

— Ведомственная точка. Никто вас не побеспокоит, не волнуйтесь.

Он уже убегал, но на пороге в нем вспыхнула искра сыщицкого азарта.

— Иван Савельевич, кто это все-таки был? С точки зрения науки?

— Завершающее звено эволюции, — просто ответил профессор. — Рыночный мутант. Дальше цепь обрывается.

— Зачем ему понадобилась Берестова?

— Учились вместе. Общие воспоминания. Пятерка за контрольную по математике. Школьный бал. Все это манит иногда.

Сидоркин вполне удовлетворился ответом. Он и сам предполагал что-то подобное. Профессор задержал его еще на секунду.

— Антон, ваш отпуск долго продлится?

Майор понял с полуслова.

— Это неважно, Иван Савельевич. С завтрашнего дня я к вашим услугам. Мне нравится с вами работать.

— Спасибо, — поблагодарил профессор.

Аня где села, там и уснула: на стуле, с опущенной на грудь головой. Сабуров смотрел на нее с грустью. Она еще слишком слаба, а назавтра ей предстоит тяжелейшее испытание. Откладывать нельзя, он это сознавал. Промедление смерти подобно. Впрочем, ее способность к психической регенерации намного выше, чем он предполагал вначале. Девочка из тех, кто гнется, да не ломается. Сегодня она опять это доказала. Ее психика обрела навык наглухо отключаться от любых сигналов извне: иногда это единственный способ выжить.