Любовный узел, или Испытание верностью - Элизабет Чедвик

Добралась она до него уже в сумерках. Розамунда отчаянно орала у нее на руках, а стражник окинул молодую женщину хмурым взглядом, потому что уже собирался закрывать ворота на ночь. Хижина Этельреды во дворе замка была занята пастухом с семьей; они ужинали у очага, в котором горели сухие коровьи лепешки. Спина и ягодицы Кэтрин ныли от седла, глаза заволакивало туманом от усталости и перенапряжения. Она заплатила конюху за то, чтобы он пристроил ее уставшую кобылу, и пошла в зал.

Бардольф по-прежнему занимал свою должность и полностью сохранил наклонности мелкого тирана. Он скривился на молодую женщину, как стражнику ворот, и, не удостоив ее повторным взглядом, указал место за одним из самых крайних столов, где постоянно дул сквозняк от дверей. По залу сновали взад и вперед слуги с полными подносами. Сытный запах мясной похлебки и вид корзин, доверху наполненных ломтями хлеба, заставили Кэтрин почувствовать, что она сейчас упадет в обморок от голода. Розамунда, которая определенно испытывала те же ощущения, продолжала хныкать и всхлипывать. Молодая женщина потихоньку приподняла плащ, расшнуровала платье и дала ей грудь.

Молитва окончилась; люди принялись за еду. Хотя у Кэтрин была свободна только одна рука, она все-таки сумела отломить хлеб и добраться до миски с щедрой порцией тушеной баранины. Она ела, оглядывала зал и замечала много знакомых лиц, но не то единственное, которое искала. Но, с другой стороны, почему Оливер должен быть здесь? Граф часто отсылал его с поручениями, и за полтора года ситуация вряд ли изменилась. Между сменами блюд молодая женщина попыталась расспросить соседей по столу, но никто из них не был близко знаком с Оливером и не мог помочь ей.

Когда ужин кончился и слуги начали убирать все со столов, Кэтрин направилась к женским покоям на верхнем этаже. Один раз ее окликнул стражник, но, узнав, улыбнулся, поздоровался и пропустил.

Дыхание молодой женщины напряженно участилось, когда она вошла в хорошо знакомые ей покои, находиться в которых она уже не имела права.

– Привет, леди, – сказал очень маленький мальчик, уставившись на нее серьезными глазенками цвета ореха. У него были густые курчавые светлые волосы, а в руке он держал очищенное от кожуры наполовину съеденное яблоко.

– Привет, – отозвалась Кэтрин. – Ты кто?

– Эфри, – ответил он, посмотрел на укутанную Розамунду в руках у женщины и добавил. – А у меня тоже есть малыш.

С этими словами он откусил от яблока и протянул его Кэтрин.

– Джеффри, поди сюда, что я тебе го… – Эдон Фитц-Мар оборвала слово и изумленно вытаращилась. – Кэтрин? Святая Дева, я просто не верю своим глазам!

– Это я, – рассмеялась молодая женщина сквозь слезы. Глупенькая, пустенькая, легкомысленная Эдон казалась сейчас ангелом.

Она кинулась к Кэтрин с радостным восклицанием, но резко остановилась, увидев завернутого в плащ младенца.

– Моя дочка, Розамунда, – гордо сказала Кэтрин.

– Малышка! – Эдон аккуратно развела края одеяла, чтобы заглянуть в крошечное личико. – Ой, только посмотрите, какие ресницы! Ну разве она не хорошенькая?!

Она погладила Розамунду по нежной, как лепесток, щечке и снова посмотрела на Кэтрин:

– Что ты делаешь в Бристоле?

– Это долгая история, – покачала головой Кэтрин – Мы пришли сюда искать убежища… опять, как тогда.

Эдон кинула на нее взгляд, выдававший сильное любопытство, однако, к ее чести, что свидетельствовало кстати о появившихся признаках зрелости, не попыталась удовлетворить его, не сходя с места. Вместо этого она отвела Кэтрин к подушкам на скамье у окна, велела самой младшей служанке приготовить тюфяк и сама подала гостье вина. Затем Эдон наклонилась над колыбелькой и вынула из нее младенца того же возраста, что и Розамунда.

– Мой второй сын, Роберт, – объявила она – Жаль, что тебя здесь не было. Местным повитухам далеко до вас с Этель. По крайней мере, на этот раз ребенок шел головкой и без всяких осложнений.

Она уложила малыша обратно в колыбель. Мальчик постарше принялся таращиться на младшего брата и слегка тыкать его кулачком.

– Мне тоже жаль, что меня не было здесь, – ответила Кэтрин с усталой улыбкой.

Она сняла плащ, открыв верхнее платье из синей шерсти с богатой золотой вышивкой. Эдон широко раскрыла глаза.

– Ты украла его из гардероба королевы? – выдохнула она.

Кэтрин сделала маленький глоток вина и горько рассмеялась:

– Мой муж щедр до невероятности. – Она подняла подол первого платья, чтобы показать Эдон второе, яркозеленое. – И еще три мне пришлось оставить. Теперь в них щеголяют девки фламандцев в благодарность за свои услуги.

– Твой муж… – несмело начала Эдон. – Значит, это правда.

– Не знаю. Что ты слышала? – В голосе Кэтрин прозвучала оборонительная нотка.

– Что он не умер, что ты снова нашла его. Джеффри сказал, что он благородный человек. Он хорошо обходился с пленными, и они любили его. Джеффри жалел Оливера, но радовался за тебя. – Она поспешно вскочила на ноги и схватила старшего сына. – Нет, милый, в глазик нельзя, будь хорошим мальчиком.

– Луи может внушить любовь кому угодно, если захочет, – тускло произнесла Кэтрин. – Он поклялся мне, что стал другим, но на самом деле этого не произошло, а я все еще была слепа, чтобы заглянуть глубже внешнего лоска. Он требовал всего моего внимания, как жадный ребенок, но, получив его, утратил интерес. Он хотел сына, а я разочаровала его, родив дочь, чего он так и не простил мне. Правда, меня это не волнует. – Она покачала головой. – То же самое с Уикхэмом. Сначала нетерпеливое стремление, а потом можно бросить, как надоевшую игрушку.

– Он тебя бросил? – совершенно растерянно спросила Эдон, пытаясь справиться с отбрыкивающимся сыном.

Кэтрин пожала плечами.

– Бросил, но на этот раз я не буду оплакивать его целый год, прежде чем снова начать жить.

Под крики недовольного двухлетнего малыша она коротко рассказала Эдон об осаде и о том, как добралась до Бристоля.

– Вот так, – закончила она и болезненно улыбнулась. – Я пришла, чтобы отыскать Оливера и на коленях вымолить у него прощение.

Молоденькая служанка кончила готовить ложе и предложила сыну Эдон показать клетку с зябликом в соседней комнате. Когда она увела ребенка и мир был восстановлен, Эдон поправила сбившийся плат.

– Совсем на меня не похож, – сказала она, имея в виду первенца, потом вздохнула. – Это едва не сломило Оливера, когда он потерял тебя. Все, что удалось сделать Джеффри, – мешать ему мертвецки напиваться каждый вечер да не дать найти собственную смерть в сражении.

Эти слова заставили Кэтрин глубже почувствовать свою вину и углубили мрачные опасения. Весьма возможно, что Оливер не простит ее или даже совсем не захочет ее видеть.