Белинда - Энн Райс

— По правде говоря, она совсем потеряла голову из-за этого итальяшки из Нью-Йорка, — заявил мне дядя Дэрил. — Но не беспокойся, он ее не обидит. Уж я об этом позабочусь.

Я поняла, что больше не выдержу. Я пошла к себе, чтобы хоть чуть-чуть передохнуть в одиночестве, но обнаружила в своей комнате Триш с Джилл, которые прятались там от гостей. И Триш сообщила мне, что в конце недели они с Джилл уезжают в Даллас.

— Мы ей больше не нужны, — сказала мне Джилл. — И мы уже чувствуем себя здесь лишними.

— Пора уже и о себе позаботиться, — добавила Триш.

Она рассказала мне, что Дэрил обещал им помочь открыть бутик в Далласе, а фактически дает на это приличную сумму. Мама тоже собирается финансировать их магазин. Узнав об их отъезде, я почувствовала себя полностью раздавленной. Сент-Эспри остался в прошлом, но, когда они действительно уедут, эта страница моей жизни будет окончательно перевернута.

Я вспомнила слова Марти, что без них он останется один в нашем доме. Но я тоже не собиралась оставаться. Я была не в состоянии здесь находиться. Вот только сейчас я не могла об этом думать. Мне мешала музыка, доносившаяся с патио, и гости, точно зомби, бесшумно бродившие по устланным коврами комнатам. Нет, пожалуй, пора уходить отсюда.

— Белинда, поехали с нами в Даллас, — сказала Триш.

— Бонни никогда ее не отпустит, — заметила Джилл.

— Еще как отпустит. У нее молодой муж, и она вполне счастлива. Солнышко, поживи с нами немного в Далласе.

Но я понимала, что не смогу. Что мне делать в городе, который находится в пятнадцати тысячах миль от побережья?! Ходить по магазинам или видеосалонам? Изучать английскую поэзию в Южном методистском университете?

День обернулся сплошным кошмаром, но худшее было впереди.

Когда Триш с Джилл снова смешались с толпой, я решила переодеться и пойти куда глаза глядят. Но тут в комнату вошел Марти и запер за собой дверь.

— Вечер закончился, и гости разъезжаются по домам, — упав в мои объятия, сказал он и продолжил: — Обними меня, мое солнышко, обними меня!

— Марти, сегодня же твоя брачная ночь, — попыталась сопротивляться я. — Нет, это невыносимо, просто невыносимо.

— Солнышко, подари мне хотя бы минуту, — взмолился Марти и принялся осыпать меня поцелуями.

И тогда я, не сняв вечернего платья, выбежала во двор и села в один из отъезжающих лимузинов.

По пути в «Шато» я попросила сидящего рядом со мной красивого молодого человека, сотрудника Марти, заехать в винный магазин и купить мне бутылку скотча. Оказавшись наконец в своем бунгало, я в один присест выпила всю бутылку.

Я спала, наверное, не меньше двенадцати часов, причем следующие двадцать четыре часа мне реально было плохо. К жизни меня вернул телефонный звонок. Звонила Триш, которая сообщила мне, что дядя Дэрил интересуется, где я.

— Приезжай скорее, очень тебя прошу, и побудь здесь хотя бы до его отъезда. А потом можешь вернуться к себе в «Шато».

Я попала домой часа в четыре. Но поблизости никого не было. Никого, кроме мамы, которая как раз говорила тренеру и массажистке, что они свободны до конца дня. Мама недавно вылезла из бассейна и выглядела отлично: в простом белом платье, подтянутая, загорелая, с распущенными волосами. Тренер и массажистка ушли, и мы неожиданно для меня оказались одни в комнате.

Это было так странно. Мы с ней уже много-много лет не оставались наедине. Глаза у нее были удивительно ясными, волосы — блестящими и шелковистыми, а вид — свежий и отдохнувший.

— Привет, дорогая! Где ты была? — спросила она. Голос бесцветный, невыразительный, но речь не смазанная.

— Да так, в одном месте, — пожав плечами, расплывчато ответила я и начала потихоньку двигаться к выходу.

Но тут я заметила, что она смотрит на меня в упор, что весьма не характерно для нее. Обычно она не поднимает головы и всегда смотрит в пол, а во время разговора — куда-то мимо тебя. Она вообще очень закрытый человек. Но сейчас она глядела прямо на меня, а потом вполне твердым голосом произнесла:

— Дорогуша, он был слишком стар для тебя.

Ее слова будто повисли в воздухе и поначалу толком до меня не дошли. А когда я все-таки их услышала, то вдруг поняла, что мы смотрим прямо в глаза друг другу. Потом она сделала незаметное движение веками, которое я тысячу раз замечала у других: она медленно оглядела меня с головы до ног и произнесла своим невыразительным и сонным голосом:

— Ты, конечно, уже большая девочка. Но все же не настолько большая.

Я была так потрясена, что будто онемела. Что-то странное происходило между мной и мамой, чего прежде не случалось. Я прошла через холл в свою комнату. Закрыв дверь, я долго стояла, прислонившись к ней, и слушала, как колотится сердце, громким стуком отдававшееся в ушах.

Она знала. Она всю дорогу знала, думала я. Она все знала.

Но что она на самом деле могла знать? Может быть, она думала, что это всего лишь подростковая влюбленность, на которую Марти не ответил взаимностью? Или она все же поняла, что произошло?

Когда я вышла к обеду, меня всю трясло. Но мама даже не подняла на меня глаз. Она уже наглоталась таблеток, сидела, уставившись в тарелку, сонным голосом говорила, что хочет спать, и явно была не в состоянии поддерживать разговор за столом.

Мы все попрощались с Дэрилом, а потом я сообщила им, что тоже ухожу.

Я заметила, как потемнело лицо Марти, но он только улыбнулся и сказал:

— Хорошо, солнышко. До свидания.

Я должна была понять, что это неспроста. Слишком уж легко все получилось. Но буквально через два часа, когда я рыдала в подушку в своем бунгало, вдруг появился Марти. Он плакал, и я плакала — словом, его любимая традиционная итальянская опера, — но мы ни слова не сказали о том, что произошло. Мы просто занимались любовью. Я чувствовала: после короткой стычки с мамой во мне будто что-то сломалось. И это убивало меня. Медленно убивало изнутри.

Нет, она вовсе не была той женщиной, как тогда, в «Карлтоне», про которую я думала: «Она не ведает, что творит. Не ведает».

Мне открылось нечто другое, и, по правде говоря, я замечала это и раньше, только по менее значительным поводам.

И только гораздо позже я рассказала Марти о том, что она тогда мне сказала, и о том, как она на меня посмотрела.

— Нет, солнышко, она не знает, — попытался успокоить меня Марти. — Она, может, и решила, что мы обжимались или я тебя тискал, но не более того. Нет, она точно не знает. Иначе она ни за что не захотела бы, чтобы ты вернулась.

— Марти, а она действительно этого хочет?

Марти только кивнул в ответ, а потом встал и оделся. Оказывается, он сказал маминой сиделке, что поехал в круглосуточную аптеку. Ведь рано или поздно мама обязательно проснется и поинтересуется, где Марти.