Белинда - Энн Райс

— Я так не думаю, Белинда, — тихо отозвалась мама. — Нельзя вечно покупать людей. Их можно купить только на время.

— Мама, но они ведь любят тебя, — попробовала возразить я.

— И ты тоже должна пойти своей дорогой. Правда, моя дорогая? Тебя ведь здесь никогда не бывает.

Она смотрела прямо перед собой и говорила так медленно, что мне стало не по себе.

— Скажи мне, мама, — начала я, — неужели это именно то, чего ты хотела?

Она попыталась подложить под голову подушку, но шарила руками вслепую, машинально разглаживая простыни, точно пыталась найти нечто невидимое.

Я ласково уложила ее, откинула покрывало, помогла ей устроиться поудобнее, а затем аккуратно подоткнула одеяло.

— Дай мне очки, — сказала я.

Но она даже не шелохнулась и продолжала лежать, уставившись в потолок. Тогда я сняла с нее очки и положила на прикроватную тумбочку рядом с телефонным аппаратом.

— А где Марти? — вдруг спросила она и попыталась сесть. Она смотрела прямо на меня, но без очков, естественно, ничего не видела.

— Он поехал в аэропорт. Будет с минуты на минуту.

— Ты ведь не уйдешь, пока он не вернется? Ты побудешь со мной?

— Конечно. Ложись и постарайся уснуть.

Она бессильно откинулась на подушки, будто из нее выпустили воздух. Потом она протянула мне руку, словно хотела меня удержать. Она закрыла глаза. Я уж было решила, что она отключилась, но тут она снова протянула руку, пытаясь нашарить сначала очки, а потом — телефонную трубку.

— Мама, твои очки здесь, — сказала я.

Мы по-прежнему были в Калифорнии, за окном еще был день. А я сидела возле нее, пока она наконец не заснула. Я потрогала ее руку, рука была холодной. Я оглядела спальню. Устланная белым ковром огромная белая комната, вся в атласных драпировках и зеркалах. Даже ее ночная рубашка и шлепанцы были из того же материала, что занавески и покрывало. На мой взгляд, ужас-ужас. Ничего личного. Но хуже всего была сама хозяйка спальни.

— Мама, ты счастлива? — прошептала я. — Ты получила что хотела?

На Сент-Эспри она проводила дни, а иногда ночи напролет на террасе в лекарственном дурмане, клюя носом над своими книжками, над своим пивом или перед своим телевизором. И так долгих четыре года. Или больше? Неужели все было настолько плохо?

Но она не слышала меня. Она крепко спала, а рука ее была холодной как лед.

Я прошла в свою комнату, закрыла дверь в коридор, расстелила кровать, бросила через стеклянную дверь взгляд на патио. Дом казался притихшим и спокойным. Наверное, мне еще ни разу не приходилось оставаться в пустом доме одной. Обслуга уже ушла в свои домики на заднем дворе. Даже садовник не копошился саду. Беверли-Хиллз словно вымер. И никто в жизни не догадался бы, что где-то далеко за стенами сада с апельсиновыми деревьями находится Лос-Анджелес со всей его грязью.

Я лежала и плакала. В голове бродили самые безумные мысли. Мне срочно нужно было хоть что-то предпринять! Мне надо расстаться с Марти. Здесь и двух мнений быть не может. Мне необходимо поехать или к Сьюзен, или к Джи-Джи, как бы тяжело ни далось подобное решение. У меня щемило сердце, и мне еще никогда не было так больно.

Я прекрасно понимала, что я всего-навсего ребенок, а дети легко проходят через такие вещи, и это, конечно, не любовь, детям запрещено любить по-взрослому, да-да, я все знала и все понимала. До достижения мною двадцати одного года любовь будет не взаправду, а словно понарошку. Но бог ты мой, как это все ужасно! Настолько ужасно, что мне не хотелось ни двигаться, ни думать, ни даже напиться.

И конечно же, я знала, что Марти вернулся. Я слышала, как на подъездную дорожку свернула машина. Я слышала, как где-то открылась дверь. Но я упорно продолжала смотреть в сторону патио, пытаясь проникнуть взглядом сквозь листву апельсиновых деревьев, укутанных калифорнийскими сумерками, и единственный звук, который доносился до моих ушей, был мой собственный плач. Вот так-то.

За окном стало совсем темно, и тут я поняла, что кто-то стоит под моей дверью со стороны патио. Марти. И он пытается открыть дверь.

Я чувствовала себя полностью раздавленной. Я знала, что поступаю неправильно, обнимая и целуя его. Но ничего не могла с собой сделать. Мне было все равно. На какой-то короткий миг мне стало на все плевать.

А еще я знала, что если займусь с ним любовью здесь, всего в десяти шагах от мамы, то буду делать это снова и снова. И уже тогда не будет поездки к Джи-Джи. Я сделаюсь послушной игрушкой в руках Марти, и мы останемся жить втроем под одной крышей.

И тем не менее я поцеловала его и позволила ему себя целовать, а еще позволила раздеть себя.

— О солнышко мое, только не оставляй меня! Не оставляй! — взмолился Марти. — И не оставляй ее, любовь моя! Не оставляй нас обоих! Она именно это имела в виду, когда просила, чтобы ты вернулась домой.

— Молчи. Ничего не говори, — прошептала я.

— Солнышко, у нее никого нет, кроме нас с тобой. У нее есть ты, и у нее есть я. И больше никого. Ты понимаешь, о чем я?

— Марти, очень тебя прошу, не напоминай мне о ней!

А потом нам было уже не до разговоров, и весь остальной мир перестал существовать для меня, и я поняла, что никогда, никогда не смогу порвать с Марти.

И тут раздался чудовищный грохот, какого мне еще в жизни не доводилось слышать.

На какую-то секунду я даже оглохла и так растерялась, что не могла сообразить, в чем дело. Оказалось, это был пистолет тридцать восьмого калибра, из которого стреляли с расстояния пятнадцати — двадцати футов. Марти, который тут же спихнул меня на пол, дико закричал:

— Бонни, милая, не надо! Не надо!

Но выстрелы продолжались, как мне показалось, до бесконечности. Вокруг все дребезжало и ломалось. Стеклянные бутылки на комоде за моей спиной, зеркало, электронные часы — буквально все разлетелось на мелкие осколки.

Но в действительности выстрелов было всего пять, так как Марти схватил ее за руку и вырвал у нее пистолет. Она истошно вопила. Он истекал кровью. Она отчаянно сопротивлялась и даже разбила стеклянную дверь, выходящую в патио.

— Беги, Белинда! Беги! — кричал мне Марти.

— Отдай мне пистолет! — визжала она. — Там остался еще один чертов патрон. Я использую его для себя!

Я оцепенела от страха и не могла двинуться с места. В комнату вбежала сиделка, потом кухарка и еще какие-то люди, которых я даже не знала. А Марти все повторял:

— Уберите отсюда Белинду! Уберите ее! Живо!

Тогда я отошла подальше, к бассейну, и уже оттуда услышала, что они вызывают «скорую помощь». Я увидела, что Марти как будто в порядке, а мама уже сидит на краю постели. И тут ко мне подбежала сиделка.

— Марти сказал, чтобы ты отправлялась в «Шато» и ждала там его звонка, — сказала она.