Трехглавый орел - Владимир Свержин

– Капитан, ты не поверишь, но, похоже, мы побеждаем! – Лис стоял на палубе «Князя Святослава» рядом с командовавшим боем Алексеем Орловым-Чесменским, наблюдая, что называется, во все глаза: свои и мои.

На берегу бухты, подобно мертвому киту, выставив из воды истерзанный правый борт и поросшую водорослями подводную часть ниже ватерлинии, лежал линейный корабль «Рюрик». По правую руку от «Святослава» матросы баграми и абордажными саблями срывали горящие снасти, стараясь не дать расползтись пожару. Но пушки уже не стреляли, и уносимый ветром пороховой дым становился все реже, позволяя видеть над бастионом развевающееся белое знамя. Испанский флаг уже исчез, лишь обломок флагштока огрызком кости торчал над стеной, напоминая о былом величии. На самой же куртине сбилась в кучу толпа абсолютно голых бородачей с саблями в руках, радостно приветствующих российский флагман. Один из них и размахивал тем самым белым флагом, который мы наблюдали.

– Это кто?.. Это что?.. – спросил я, дивясь подобному новшеству в ритуале сдачи крепостей. – Это в смысле того, что с них больше нечего взять?

– Капитан, ну ты и впрямь валенок какой-то. Это же казаки. А голые, потому что в одежде плавать неудобно. Не веришь, сам попробуй.

– А откуда они там взялись?

– Как это – откуда? Как говорили у нас в совке: завелись. Ты же понимаешь, когда пушки палить начали, им на этих лоханках стало невыразимо грустно, и от той тоски они начали бросаться в воду. Без одёжи. Но с саблями в зубах. А потом, выбравшись на берег, покумекали да и решили зайти спросить у хозяев, с чего, собственно говоря, такой кипиш. Ну а поскольку с этой стороны все были заняты, то братэлы подошли со стороны острова.

– Без штурмовых лестниц?

– Нет, с пожарными машинами! Конечно, без лестниц. Откуда в эскадре штурмовые лестницы? На коралях веревок набрали, пару пальм завалили, в общем, зашли на стены. А перед собой, исключительно для увещевания свихнувшихся по жаре испанцев, погнали монахов из местной миссии. Как видишь, с Божьей помощью обо всем договорились. О, вон и хозяин ласковый плывет. – Он показал пальцем на разукрашенную парусную лодку, отваливающую от пирса. Уж и не знаю, откуда она взялась, честно говоря, мне было не до того. Я увидел ладонь своего напарника, перемотанную окровавленной тряпкой, и у меня тоскливо сжалось сердце. Мне отчего-то вспомнилось веселье Лиса в вечер появления адмирала Джонса в лагере под Митавой. Да уж, что и говорить, повеселились изрядно.

– Ну а с караваном что?

– Ты знаешь, тоже как-то с Божьей помощью. Сначала из бухты удалось выйти одному из фрегатов, и они устроили каперам похохотать, а потом на горизонте показалось с десяток вымпелов наших отставших транспортников. Очевидно, нападавшие приняли их за подкрепление, потому как деру дали, шо наскипидаренные. Хотя, если серьезно, потери колоссальные. Ладно, об этом потом, давай-ка лучше поглядим на акт приемки сдачи объекта.

Разукрашенная лодка причалила к борту «Святослава», и на палубу поднялся высокий кабальеро в парадной испанской форме, с торчащими черными усами на смертельно бледном лице.

– Я хочу видеть Джонс Пол Джонса, – на ломаном французском произнес он. – Я дон Эстебан Ферейро Гомес граф де Кампоферрато, комендант Санта-Анны.

– Здесь нет адмирала Джонса, – с нескрываемым удивлением ответил ему граф Орлов-Чесменский.

– А кто же тогда командует эскадрой? – бледнея, кажется, еще больше, едва не задыхаясь, проговорил испанец. – Кому я должен сдать свою шпагу?

– Какого черта! К чему мне ваша шпага? Я граф Орлов. И я хотел бы знать, отчего вдруг вам пришло в голову открывать по нам огонь?..

– Нет, капитан, ну ты понял, как эта сука Пол Джонс нас подставил. Ладно, родной, продержись еще чуток, я сейчас быстренько найду, шо в этом гадюшнике может еще передвигаться своим ходом, и по-быстрому рулю к тебе.

– Не спеши. Тут Калиостро в раж вошел. Туземцы от него в немом восторге. Если что, я свистну.

Там, где кончались джунгли, и то, что называлось тропой, шло в горы, аборигены внезапно перешли с бесшумного крадущегося шага на приплясывание, оглашая округу ритмичным подвыванием: «Оу-оу-оу! Оу-оу-у!» Калиостро с бушмейсте-ром на плечах, несомый на руках четверкой наиболее крепких дикарей, кидал на нас извиняющиеся взгляды, словно стараясь дать нам понять, что подобный способ передвижения ему и самому малоприятен.

Вверху между валунов и живописных складок застывшей лавы виднелся вход в небольшую пещеру. Те четверо, что несли великого магистра, в своих завываниях перейдя почти на шепот, поднесли его сиятельство к темному провалу и, трепетно поставив его на скальную твердь, опрометью бросились вниз, увлекая за собой все остальное племя. Замерев у самой кромки леса за нашими спинами, они, очевидно, ожидали чего-то по меньшей мере ужасного.

Из глубины пещеры послышалось угрожающее шипение. Однако после того, что нам сегодня довелось услышать, это было жалкое подобие настоящего звука. Бездарный дилетантизм. Спустя мгновение из тьмы на свет вышел некто в весьма живописном костюмчике, сработанном, насколько я мог понять, из кожи невесть откуда привезенной анаконды. Толстый хвост тянулся за ним ярдов на пять, и мощная удавья морда, надетая в качестве капюшона, наводила на мысль, что при жизни хозяйка костюма принадлежала именно к этому отряду пресмыкающихся. И все же, на мой взгляд, изысканный Калиостро с бушмейстером на плече смотрелся эффектнее.

Жрец, а я полагаю, это был именно жрец, увидав нежданного гостя, начал что-то шипеть и чирикать, оживленно жестикулируя, но, похоже, и тут великий магистр не желал ему уступать. Не знаю уж, о чем они там общались, но когда граф выхватил висевшую на поясе шпагу, мы невольно насторожились, готовые следовать его примеру. Но наш высокоученый соратник, похоже, не спешил применять клинок по прямому назначению. Он подошел к скале, приложил к ней ладонь, наклонил голову, словно прислушиваясь, чуть сдвинул руку, опять прислушался, затем приставил клинок острием к камню, вытащил из-за пояса пистолет и, словно молотком, ударил им по шпаге. Удар был не сильным. Словно волшебный жезл, шпага вошла в камень, а затем, выбивая из стены куски базальта, словно кровь из пронзенной груди, на волю вырвалась кристально чистая струя воды.

– Чудо, – прошептал я и, будто сумасшедший, бросился обнимать Пугачева, Ржевского, матросов и туземцев, ставших как-то сразу близкими и родными.

Раскрашенная морским змеем лодка стремительно неслась, рассекая волны, под шипящие звуки боевого марша племени, Вслед за ней мчались еще две такие же, разве что чуть поменьше первой. Сердцем вестфольдинга я великолепно чувствовал, какой животный ужас должны были вселять в души жителей соседних островов эти утлые лодчонки. Они были родными братьями наших дракаров – кораблей-драконов, и, честное слово, я чувствовал к ним странную, почти родственную приязнь.

– Граф, – спросил я у живого бога племени шикоба, – у меня к вам два вопроса, если, конечно, позволите.