Блеск и коварство Медичи - Элизабет Лоупас

— Да, но…

Уголок его рта пополз вниз. После секундной паузы он продолжил:

— Об этом я тоже расскажу тебе в другой раз. Самое главное — это то, что Милинталл Хаус и Уил Лоур снова принадлежат мне по праву, как и должно было случиться после смерти моего отца.

— Я удивлена, что ты вообще вернулся во Флоренцию.

— Неужели? Великий герцог обязан заплатить мне жизнью. А кроме того, я же писал тебе, что возвращаюсь также из-за тебя.

— Руан… — Она потянулась к нему через стол и снова взяла его за руки. — Он обязан заплатить жизнью и мне. Они оба, он и донна Бьянка. Но что будет потом?

— Мы уедем домой в Корнуолл. Там мы будем в безопасности.

Ее сердце сжалось и похолодело.

— Это твой дом, Руан. Не мой, — произнесла она.

Он посмотрел на их сцепленные руки. После долгого молчания он спросил:

— Ты сможешь сделать его своим ради меня?

— Я не знаю. Я ведь не леди. Я не знаю, что значит — иметь свой собственный большой дом, не говоря уже о руднике. Я даже не могу стать полноправным членом гильдии, чтобы иметь свою собственную книжную лавку. Но вместе с тем Флоренция — это то место, где родилась я, а до меня моя мать, бабушка и прабабушка, и все предки по женской линии, хоть я и не знаю точное их число. Я принадлежу Флоренции душой и телом и даже подумать не могу о жизни в другом месте. Для меня это все равно что переехать жить в Трапезунд или на дно моря.

Он высвободил свои руки.

— И что же мы будем делать?

Она сглотнула, изо всех сил сдерживая слезы.

— Я не знаю.

Он сделал глубокий вдох и встал.

— Если завтра великий герцог и донна Бьянка умрут, — сказал он, — великим герцогом станет маленький принц Филиппо. Обязанности его регента возьмет на себя кардинал. Он любит его и сделает это ради памяти великой герцогини Иоанны. Ты будешь в полной безопасности.

— И ты. Ты тоже будешь в безопасности. Кардинал ненавидит великого герцога, невзирая на то что приходится ему братом. Даже если он о чем-то узнает или догадается, то обставит все таким образом, что вина не падет на тебя.

— Может быть. А может, и нет. Но мне бы хотелось вернуться домой. Сейчас я нанял в поместье Милинталл смотрителя и управляющего рудником, но это только временные меры.

— Ну, Руан, пожалуйста. Нельзя сделать так, чтобы это было не только временно? Разве ты не мог бы… просто иногда туда возвращаться… как в этот раз? Мы бы могли завести дом здесь, во Флоренции.

— Мой дом — это Милтинталл.

— А мой дом — Флоренция. У меня здесь бабушка и сестры, за которыми необходимо присматривать.

Он подошел к шкафу и начал рассматривать склянки и колбы. Она видела, как он снова влезает в кожу магистра Руанно. Прошло много времени — она бы успела прочитать «Отче наш», «Верую» и полдюжины «Аве Мария».

— Я подожду, — произнес он наконец. — Но не очень долго. Это все, что я могу тебе обещать. Это будет опасно, так как подозреваю, что прием, оказанный мне великим герцогом, не настолько радушный, как может показаться на первый взгляд.

— Да, — согласилась Кьяра. — Не настолько.

Он повернулся к ней и улыбнулся. Сердце Кьяры снова ожило, болезненно дернувшись.

— Я не откажусь от тебя, только не теперь. Какой бы тайной ни была наша связь.

— Я тоже ни за что не откажусь от тебя.

— Я приму меры, чтобы ты не зачала. В древних книгах описаны некоторые способы.

— Я готова сделать все, что ты скажешь.

— Но если ты все же понесешь ребенка, то поклянись мне, что мы отплатим нашим должникам смертью и тотчас же уедем отсюда. Пообещай мне это.

Она встала и подошла к нему.

— Я обещаю, — сказала она. — Руан, если мы отыщем философский камень, возможно, он… позволит пребывать в двух местах одновременно.

Он улыбнулся.

— Я так не думаю, — произнес он. — В конце концов тебе придется сделать выбор.

Она положила ладонь ему на грудь над сердцем.

— Одному из нас придется выбирать, — поправила она.

Дворец Питти

29 марта 1582

Три с половиной года спустя

— Душа принца Филиппино отлетела на небеса, — промолвил священник. — Оставьте его, ваша светлость. Недостойно держаться за бренную телесную оболочку. Тем самым вы словно отрицаете волю Господа.

Франческо нежно гладил лоб своего сына. Его кожа была еще теплой и влажной от пота, выступившего на ней в последней предсмертной агонии. Его вьющиеся волосы, унаследованные от матери, влажными локонами лежали на подушке. На щеках все еще играл румянец. Под этой нежной детской кожей текла настоящая кровь Медичи, смешанная с кровью императоров в законном союзе. Сколько радости и столько надежд было связано с этим маленьким хрупким существом. Что же это за неизвестная болезнь, притаившаяся под сводами его черепа, которая свела на нет все эти надежды?

— Еще немного, — сказал Франческо.

Священник с почтительным поклоном удалился из комнаты. Врачи ушли еще раньше. На протяжении целых семнадцати дней ребенка мучил сильный озноб, и все его тельце содрогалось в конвульсиях. Никакие лекарства не помогали. Даже снадобье магистра Руанно. Под конец Франческо знал, что надежды уже нет и все действия врачей скорее вредят, чем приносят облегчение.

Его сын. Его единственный родной сын. Теперь, когда он намертво привязан к Бьянке, больше сыновей у него не будет. Оставался разве что Антонио, настолько неприлично здоровый, что порой Франческо хотелось порезать его на дольки, как сицилийский апельсин, и выжать из него сок этого здоровья, чтобы напоить им Филиппино.

«Если бы я только знал, — думал он. — Если бы я только знал, как сильно его полюблю, как сильно для меня будет значить то, что он моя родная плоть и кровь».

— Мой господин, — послышался мягкий голос Бьянки.

Присутствие Бьянки накрыло его мягкой волной ее духов, запаха пышной плоти и шороха шелковых юбок. Однако Франческо хотел еще немного побыть в атмосфере, присущей комнате умирающего, наполненной запахами лекарств и очистительных процедур… последними запахами его сына.

Она стала на колени рядом с ним и снова промолвила:

— Мой господин, мое сердце переживает вместе с вами, но мы должны пустить сюда прислугу, чтобы его омыли и приготовили к погребению.

— Великая герцогиня сама омывала тела своих умерших детей. Неужели я не могу сделать то же самое?

Он ждал от нее протеста. Теперь я великая герцогиня.

Когда минул год со смерти Иоанны и официальный траур был снят, он устроил Бьянке роскошную свадьбу и пышную церемонию коронации. Она торжественно проехала по улицам Флоренции в колеснице, запряженной львами и усыпанной целым ворохом красных лилий. Со львами, конечно, пришлось повозиться, но благодаря усилиям их дрессировщиков все прошло хорошо. По обеим сторонам колесницы двигались две серебряные платформы, тоже украшенные лилиями и наполненные водой, по поверхности которой плавали белые лебеди, несмотря на всю свою грациозность, не отличавшиеся покладистым характером. Бьянка выбрала белого лебедя в качестве личного символа.