Неверные шаги - Мария Адольфссон

Сигрид издает звук, похожий одновременно на всхлип и на вой. Высвобождается, неловко отступает назад. Оскальзывается, но сохраняет равновесие.

— Что ты наделала? — кричит она. — Кто же тогда убит?

Сюзанна Смеед искренне удивлена, склоняет голову набок, с огорченным видом смотрит на дочь, словно толком не понимает вопроса.

— Моя сестра, конечно.

Глаза Сигрид расширяются от ужаса. У ее матери нет сестры. Ведь нет?

— Я тоже о ней не знала. И сперва обрадовалась. Пока не поняла, до чего все это неправильно. Мне пришлось убить ее. Ты не должна была узнать, разве только через много лет, после моей смерти. Не сейчас. Почему ты здесь? Что ты здесь делаешь вместе с ней?

Взгляд мечется между Сигрид и Карен, в нем смесь ненависти и смятения; появление Сигрид спутало все планы. С ужасом Карен понимает, что отчаяние может толкнуть Сюзанну на все что угодно, убить одну Карен будет уже недостаточно. Но настолько ли Сюзанна безумна, чтобы убить родную дочь?

Сигрид смотрит на эту женщину. На лицо, запечатленное в ее памяти. На свою мать, которую любила и ненавидела. Видит безумие, которое, вероятно, угадывала под поверхностью и которое пугало ее куда сильнее, чем она смела признаться даже себе самой.

— Зачем?

Девушка говорит так тихо, что ветер уносит вопрос. Но Сюзанна читает его в ее глазах.

— Неужели непонятно? Она получила все, что было бы моим. Украла всю мою жизнь. Я все объяснила в письме, Сигрид. Ты бы получила его спустя много лет, после моей смерти. Оно лежит в доме Энн, в Швеции, я жила там после ее смерти. Теперь это моя жизнь.

В следующий миг Сюзанна делает несколько быстрых шагов к Карен. Наклоняется к ней и кричит:

— А ты, чертова шлюха, не получишь ничего моего! Сигрид — моя дочь, а не твоя. Запомни!

Ее взгляд полон ненависти, когда она с размаху наносит резкий удар ладонью.

От этой пощечины Карен снова бьется затылком о железный борт, а Сюзанна снова оборачивается к Сигрид:

— Я всегда буду твоей мамой. Этого у меня никто не отнимет!

Карен едва замечает яркий конус света, который вдруг накрывает их. Едва слышит судовой гудок и топот бегущих ног. Поле зрения сужается, и все звуки разом отступают далеко-далеко. Будто под стеклянным колпаком, она отмечает, как Сюзанна, заслонив глаза рукой, смотрит на прожектор вертолета, потом переводит взгляд на Сигрид и медленно качает головой. Лицо у нее совершенно опустошенное. Без всякой надежды на лучшую жизнь. Без жизни вообще. Сейчас все решится, думает Карен. Сейчас она сделает последний выбор.

Обеими руками Сюзанна Смеед хватается за поручень, влезает на него, Карен видит, как Сигрид бросается к ней, хочет остановить. Видит свою собственную руку, протянутую в отчаянной попытке удержать девушку. С ужасом думает, что Сюзанна утащит Сигрид за собой.

Пальцы Карен уцепились за свитер Сигрид, резкая боль пронзает ее, когда девушка тянет ее за собой. И силы, неведомо для нее таившиеся в глубинах ее существа, под толстыми слоями отчаяния, не дают ее руке разжаться. Знают, что она удерживает саму жизнь. Пальцы крепко цепляются за надежду, за исцеление и примирение. За Сигрид. За Джона. За Матиса.

За ребенка, которого нельзя потерять.

Ветер налетает на женщину, которая теперь сидит, перекинув одну ногу через поручень. Она шатается, но по-прежнему крепко держится за белые железные перила.

— Прочти письмо, Сигрид! — кричит она. — Ты поймешь!

Она разжимает руки, отпускает поручень.

И где-то в дальней дали Карен слышит, как Сигрид кричит от отчаяния, когда ее мать падает и исчезает в черноте.

Такое ощущение, будто кто-то стоит возле выключателя и то зажигает свет, то гасит. Неумолимые вспышки то выталкивают ее в реальность, то милосердно позволяют отвлечься от происходящего.

Резкий свет, когда санитары кладут ее на носилки, потом укол — и волна боли медленно отступает. Свистящий рев лопастей вертолета, затягивающиеся ремни — и опять тьма. Легкие покачивания, успокаивающие голоса на чужом языке, незнакомые голоса, которые говорят, что нельзя спать.

— Нельзя спать, дорогая.

Марике? — думает Карен. Но она ведь не может быть здесь?

Она не сознает, что ее везут в Государственную больницу в Копенгагене, но, когда включается яркий свет, она видит трубки, белые халаты и сосредоточенные взгляды. Секунду она вообще не понимает, почему находится в больнице. Сейчас зазвонит будильник, надо будет встать и идти на работу. Следующая сознательная мысль: почему вокруг такой гул? Она словно мчится по туннелю и думает, что, наверно, умирает. Значит, вот как это происходит. Вот как это чувствовали Джон и Матис.

И ей кажется, она улыбается при мысли, что это все же не так страшно.

Но свет вспыхивает снова, приходится вернуться. Сегодня она, пожалуй, не умрет. Гул утих, сменился голосами. Неразборчивыми голосами, которые произносят понятные ей слова, а потом непонятные, и ее захлестывает паника.

Новые уколы и успокаивающие руки. Теперь она различает среди зеленых шапок и белых масок теплые глаза. А затем, наконец, снова наступает темнота.

Она не знает, как движется время, быстро ли, медленно ли. Позднее ей скажут, что лишь почти через трое суток после операции в копенгагенской больнице ее самолетом доставили в Доггерланд. И что к себе домой она попадет еще нескоро. Нестерпимо долгие дни ей предстоит неподвижно лежать на койке в дункерской больнице “Тюстед”. Удар по голове остался без тяжелых последствий — только рана, изрядное сотрясение мозга и перелом основания черепа. Четырнадцать швов, антибиотики и покой сделают свое дело, уверяют врачи. Грудная клетка стабилизирована, ребра закреплены на своих местах. Хуже дело обстоит с левой ногой, сломанной прямо над щиколоткой, и с коленом, где порваны связки. Минимум две недели в “Тюстеде”, раньше о выписке нечего и заикаться. Потом дома на больничном и регулярно лечебная гимнастика.

— Но, скорее всего, вы полностью поправитесь.

Письмо они действительно находят на вилле, которая досталась Энн Кросби по наследству от отца. На вилле, где Сюзанна Смеед несколько недель жила под видом своей сестры. Она даже не дала себе труда спрятать конверт на имя Сигрид. Формально письмо относится к материалам расследования, и прочитали его пять человек: Карл Бьёркен, Эвальд Йоханнисен, Динеке Веген, Вигго Хёуген и Юнас Смеед.

Карен тоже ознакомили с его содержанием, хоть она на больничном и в расследовании более не участвует. Она по-прежнему под обезболивающими, когда Карл спрашивает, в состоянии ли она прочитать, что Сюзанна написала своей дочери.

— Она просто больная, — предупреждает он.

Карен осторожно кивает, берет в руки письмо. С растущим ощущением неловкости смотрит на плотные строчки, злобные прописные буквы, подчеркивания, орфографические ошибки. И начинает читать.