Эта ласковая земля - Уильям Крюгер

Она спустилась по лестнице, и я услышал, как закрылась дверь на чердак. Я опять остался один. В комнате было душно, и я чуть-чуть приоткрыл окно. Внутрь ворвался дождь, налил лужу на подоконнике и закапал на деревянный пол, но хотя бы дышать стало легче. Я все еще хотел в туалет, но вместо того чтобы спускаться в подвал, я открыл окно пошире и облегчился в ливень снаружи. Я снова опустил окно, но оставил щелочку, чтобы свежий воздух все-таки проходил, потом сел на кровать, чувствуя себя таким же одиноким, как тогда в пустых вагонах. Но в тех вагонах у меня не было матраса, а тот, что лежал подо мной, оказался удивительно мягким, и тетя Джулия была права – я устал. Очень скоро я уснул.

Я проснулся от женского смеха, высокого и пронзительного, раздававшегося прямо подо мной. На чердаке было сумрачно, почти темно, но я слышал, как дождь до сих пор стучит в окно. Когда я встал с кровати, мои ноги промокли. Я быстро подошел к торшеру и включил его: из-за грозы в комнату налило порядочно воды.

Мне было нечем вытереть пол, поэтому я спустился по чердачной лестнице в коридор. Смех прекратился, но за закрытой дверью слышались голоса. Не успел я пошевелиться, как дверь открылась. Из комнаты вышел мужчина в дорогом костюме, но с развязанным галстуком. Следом за ним вышла женщина, молодая и хорошенькая блондинка, в розовой сорочке, едва прикрывавшей бедра. Ее волосы растрепались, а помада размазалась. Мужчина не заметил меня. Он наклонился к женщине и оставил на ее губах долгий влажный поцелуй.

– До следующей недели, Мак? – спросила женщина.

– Может, и раньше, если тебе повезет.

– Я везучая.

Она игриво шлепнула его по заду.

Мужчина, не оглядываясь, пошел по коридору к главной лестнице. Когда он скрылся, поза женщины изменилась, она словно размякла, привалившись к дверному косяку. Она провела рукой по левому боку и поморщилась, как будто задела больное место, а потом увидела меня. Ее поза не изменилась, но лицо приобрело озадаченное выражение.

– Это ты. Мальчик Джулии.

– Племянник, – сказал я.

– Да-да, – сказала она. – Тебе что-нибудь нужно?

– Вода натекла в окно. Мне нужно полотенце.

– Давай посмотрим, что мы можем для тебя найти, дружок.

Она подошла к маленькой кладовке в коридоре и достала пушистое белое полотенце.

– Подойдет?

– Да, спасибо.

– Вежливый. Мне нравится. Так как тебя зовут?

– Одиссей.

Она протянула руку. Ее ногти были насыщенного, соблазнительного красного цвета.

– Долорес. Приятно познакомиться.

Она все еще держала мою руку, когда со стороны лестницы, по которой только что спустился мужчина, появилась тетя Джулия. Увидев меня с Долорес, она помрачнела и ускорила шаг.

– Одиссей, я сказала тебе оставаться наверху.

– Ему просто понадобилось полотенце, – сказала Долорес.

– Дождь залил в окно, – объяснил я.

– Значит, закрой чертово окно. И, Долорес, тебе надо привести себя в порядок.

– Конечно, Джулия.

Она подмигнула мне и скрылась в своей комнате.

– Наверх, – скомандовала тетя Джулия и последовала за мной.

При свете торшера она осматривала лужу на полу, натекшую под открытым окном.

– Было душно, – сказал я. – Мне просто захотелось свежего воздуха.

– Дай мне полотенце.

Когда я отдал ей полотенце, она опустилась на колени и начала вытирать воду.

– Я сам могу.

– Это не твоя вина, Одиссей. Я должна была подумать. – Она села на пятки и сказала: – Прости, что была немногословной. Я просто хотела дождаться подходящего времени, чтобы все объяснить.

– Все в порядке.

Она уставилась на мокрое полотенце у себя в руках.

– Ты так много не понимаешь.

– Все хорошо.

– Завтра, – сказала она и продолжила вытирать пол. – Завтра мы поговорим.

Она снова оставила меня одного, мягко и одновременно твердо настояв:

– Оставайся в своей комнате до утра.

Она не стала запирать дверь, но меня не оставляло чувство – разве что вместо соломы у меня был матрас, – что чердак не сильно отличался от тихой комнаты в Линкольнской школе.

Ночью мне понадобилось в туалет. И опять я вместо того, чтобы спуститься в подвал и облегчиться среди пауков, открыл окно и пописал на старое каменное патио внизу, потом проспал до утра. Проснулся я поздно, и теперь мне нужно было облегчиться по-крупному, и открытое окно для этого не подходило. Я спустился по черной лестнице, как велела тетя Джулия, слыша женщин на кухне.

Подвал меня удивил. Он оказался совсем не гнездом ползучих насекомых, как я представлял. Комната была выложена плиткой, в ней ярко горел свет, и стояло устройство, о котором я слышал, но никогда не видел, – электрическая стиральная машина с катками для отжима. В Линкольнской школе одежду и белье стирали вручную трудами девочек-учениц. Мокрые вещи развешивали сушиться на улице на длинных веревках, даже в самые сильные морозы, отчего под конец работы девочки часто плакали из-за сильно замерзших пальцев на грани обморожения. В подвале у тети сушилки, сейчас пустые, стояли в три ряда. Я рассудил, что места на них достаточно, чтобы развесить все простыни со всех кроватей в доме. Нет необходимости вешать что-либо снаружи на морозе или в день вроде сегодняшнего и беспокоиться, что дождь все испортит.

К моему великому облегчению туалет был чистым, современным и в нем даже имелась небольшая душевая. Когда я вышел, Долорес закладывала стирку в бак стиральной машины. Она повернулась, лицо без косметики было по-прежнему хорошеньким. На самом деле даже лучше.

– Доброе утро, соня, – сказала она.

– Доброе.

Она оглядела мою одежду.

– Это когда-нибудь стирали?

– Очень давно.

– Я так и поняла по запаху. Если ты спал в этом, то, наверное, мне следует постирать и твою постель.

– Не спал.

– Снимай одежду, и я положу ее вместе с остальным.

– Мне больше нечего надеть.

Она улыбнулась, будто мой ответ показался ей нелепым, и сказала:

– Жди здесь, солнышко.

Через несколько минут она спустилась с розовым махровым халатом.

– Можешь ходить в этом, пока все не высохнет.

Я разделся в душевой. Долорес была не выше меня, и ее халат пришелся мне впору. Она взяла мою одежду и бросила в бак стиральной машины, который был наполнен горячей водой с мылом и уже трясся.

– Пусть стирается. Голодный?