Прекрасная толстушка. Книга 2 - Юрий Перов

— Умница, умница, давай, еще немножко давай… — бормотал он. Рот у него прыгал. В глазах было нечто такое, что бывает у ошалевших от страсти мужиков, которые, не видя ничего перед собой, прут напропалую и которым лучше не сопротивляться… Я видела такие глаза всего лишь раз, когда Николай Николаевич практически изнасиловал меня, но это выражение запомнила на всю жизнь…

А между тем он стремительно подныривал под мои не такие уж расторопные руки и пытался обхватить за талию. Наконец ему это удалось, и он, с трудом оторвав меня от пола, бросил на маты. В запальчивости я даже не почувствовала удара и, быстро перевернувшись, встала в партерную стойку, как он и учил. Навалившись на меня сверху, он сделал под ряд два переворота, после чего я вырвалась из его объятий… Мне бы не удалось сделать это, не будь я такая скользкая.

Мы схватились снова. На меня напал азарт борьбы, тем более что я чувствовала, что могу его повалить. Он, безусловно, в сто раз лучше меня владел приемами, но я была явно сильнее и килограммов на тридцать тяжелее…

Теперь мне удалось удачно обхватить его двумя руками за талию и я, легко приподняв, перевернула его в воздухе, после чего мы вместе рухнули на маты. Причем я сверху. До чистой победы мне оставалось только додавить одно его плечо и прижать к матам, но тут в его глазах я увидела такой ужас и отчаяние, что невольно ослабила нажим и позволила ему выскользнуть из-под меня…

Пусть он победит и отвяжется от меня, решила я. Мне это было совершенно безразлично, а для него, очевидно, эта победа значила больше, чем победа. Я подумала, что если он проиграет женщине, то ужасно пострадает его мужское самолюбие…

И я оказалась права, но только отчасти…

Сопротивляясь только для вида, я ему позволила чисто провести бросок через бедро и прижать мои лопатки к мату. Сколько восторга и удовлетворения было в его глазах в этот миг. Он даже вскрикнул, как кричат мужики от любви, и, расслабив объятия, некоторое время лежал на мне пластом, мелко подергиваясь всем телом. Потом медленно сполз с меня и протянул мне неверную руку, чтобы помочь встать. И сам чуть снова не упал, когда я на нее оперлась, поднимаясь с пола.

Мы были такие извозюканные в пыли, что отправились сразу в душевую. Потом так же вместе пошли в парную. Он заметно пошатывался…

Случайно взглянув на его плавки, я увидела, что там снова маленький бугорок. Даже меньше, чем был сначала. И еле заметное мокрое пятнышко… На меня он смотреть почему то избегал.

Потом в парной собрался весь народ, и мы снова всей гурьбой побежали купаться в озере. Алла подплыла ко мне вплотную и со значением спросила:

— Ну, что, поборолись?

— Поборолись… — смущенно сказала я. Мне почему-то стало стыдно своего внезапно проснувшегося спортивного азарта.

— Он положил тебя на лопатки?

— Положил, но только потому, что я сама поддалась… не сдержалась и похвалилась я.

— Значит, он и тебя выеб, — удовлетворенно ухмыльнулась Алла. — Я почему-то была уверена, что с тобой у него этот номер не пройдет… — Она повернулась и поплыла к берегу.

— Постой, постой… — я двумя сильными гребками догнала ее. — Я что-то не поняла.

— А чего тут понимать Он в детстве, еще в Доме пионеров, занимался борьбой, и что-то у него там произошло… С тех пор он возбуждается исключительно от борьбы, а кончает только когда кладет кого-нибудь на лопатки…

— И с тобой это было?

— Со всеми это было, даже с Никитичной… Он как-то по пьянке мне признался, что самая большая его мечта — положить на лопатки колхозницу из мухинской скульптуры «Рабочий и колхозница». Он и переводчиц подбирает по весу…

— Но я же не знала этого! — вырвалось у меня.

— Поначалу никто этого не знает…

— А что же ты не предупредила? Подруга называется…

— Если бы ты знала, то не стала бы с ним вообще бороться, и он понял бы, что тебя предупредили… И тогда все мы пошли бы под увольнение… А если б ты знала и согласилась бы бороться, то тебе самой было бы противнее…

— Значит, он меня просто изнасиловал?

— Выходит, так, — сказала Алла.

— Ладно, поплыли к берегу… — сказала я.

И видно, что-то такое прозвучало в моем голосе, что Алла с тревогой спросила:

— Машка, что ты задумала?

— Ничего, ничего… — успокоила ее я.

— Смотри, он всех уволит!

— Никого он не уволит, — сказала я и улыбнулась. Но в темноте Алла не увидела моей улыбки.

6

После этого купания мы еще разок сходили в парную, но купаться больше не стали, а сразу заглянули в душ. После этого вся компания, не сговариваясь, начала торопливо одеваться. Уже не в шутку захотелось есть.

Ориентируясь больше по запаху шашлыка, мы прошли в дом. Там было весело, празднично, играла музыка, хлопотали девушки, которых я до этого момента не видела, и все хором приветствовали вошедших:

— С легким паром!

Внутри стены дома были обиты деревом и увешены разнокалиберными рогами, кабаньими мордами, медвежьими и волчьими шкурами. Посередине большой гостиной с камином и купеческим резным буфетом стоял огромный стол из гладко оструганных светлых досок, уставленный всевозможными бутылками и разными кушаньями. Вокруг стола стояли светлые деревянные стулья с высокими спинками. С торца стола под головой лося с массивными рогами стояло председательское кресло, похожее на трон.

Шеф прошел сразу к председательскому креслу, сел, жестом указал остальным на стулья, без всякой паузы, без раскачки, налил себе большую рюмку коньяку и встал.

Все последовали его примеру, но не так расторопно, по тому что главный местный комсомольский вождь открывал шампанское для дам.

Шеф дождался, пока всем нальют, и торжественно, без тени юмора, произнес:

— За мир во всем мире!

И хлопнул свою рюмку. Его примеру последовали все остальные.

А дальше началась безудержная и безрадостная попойка, которыми так прославился комсомол позже, в семидесятые и восьмидесятые годы. Но тогда я о таком еще и не слыхала. Тогда впервые я присутствовала на «отдыхе» — так застенчиво называли эту вакханалию сами ее участники.

Нет никакой охоты расписывать, что там ели и пили… Запомнились только отличные шашлыки и соленые крошечные рыжики, которые готовила сама Никитична.

В середине пирушки, пока шеф не дошел до кондиции, что с ним, как я знала, происходило довольно быстро, я пересела к нему на соседний стул и распутно шепнула на ушко:

— Мне так понравилось бороться…

Глазки у него замаслились.

— Я готов быть твоим тренером… — сказал он и несколько раз сжал расставленные ноги.

— Нужно вообще ввести женскую борьбу, — сказала я. — Я в «Иностранной кинохронике» видела, как на прогнившем Западе продажные женщины борются в какой-то специальной грязи… Очень сексуальное зрелище, между прочим… Ну, а у нас это будет чистый спорт! Без всякого секса…