Возвращение Черного Отряда. Суровые времена. Тьма - Глен Кук

Будучи «слабаком», я не чувствовал себя обязанным сохранять тишь да гладь:

– Держу пари: снова оказавшись в болоте, они каждую ночь благодарят счастливую звезду за ваше решение не возвращаться домой.

Тай Дэй набычился. Дядюшка Дой хихикнул и похлопал Тай Дэя по плечу:

– Что, парнишка, никак стрела угодила в цель? А тебе, Гота, я должен напомнить: нас здесь только терпят. Каменный Солдат мирится с нами ради Сари. Он, но не его командир.

За последнее время я научился неплохо понимать нюень бао, но сейчас чувствовал, что упустил нечто существенное. Нетрудно было увидеть, что дядюшка Дой не хочет ссориться с Костоправом. Если Старика допечь, он вполне способен вышвырнуть их вон. Поскольку относится к ним не намного лучше, чем к отребью, что вечно таскается за войсками. Людей такого сорта Костоправ считал кем-то вроде пиявок.

Но я не мог отделаться от мысли, что дядюшку Доя интересует не только отмщение за смерть Сари и сына Тай Дэя То Тана.

Нашего точного местоположения я не знал. По-видимому, мы находились милях в восьмидесяти к югу от Дежагора и двигались по территории, лишь недавно отбитой у противника. Население относилось к нашему присутствию с тем же стоицизмом, с каким переживало последствия землетрясения. Нам пришлось слегка зачистить местность, так как подручные Хозяина Теней использовали местных жителей в тщетных попытках остановить наше продвижение. В итоге этих храбрых дуралеев некому было хоронить.

Именно тут у меня мозги набекрень и съехали. Я не осознавал сего факта, поскольку находился в фургоне: как раз в это время мы разбивали лагерь. Я занимался разведкой – следил за маневрами кавалерии Могабы, незримо присутствовал на штабных совещаниях, где он и его командиры придумывали способы сделать наше продвижение по равнине Чарандапраш как можно менее приятным. У меня все эти потуги вызывали усмешку – противник ничего не мог противопоставить объединенным силам Костоправа и Госпожи. Впрочем, человека сообразительного, каким безусловно являлся Могаба, такой поворот событий едва ли удивлял. Он неплохо изучил Костоправа, прежде чем перешел на сторону неприятеля.

Но в какой-то момент я ошалел. Уверенности в себе как не бывало. Меня словно ледяной водой окатили.

Я был не один.

Лишь благодаря некоторой притупленности всех чувств мне удалось не запаниковать. Я резко обернулся – если можно так сказать о бесплотном духе – и заметил лицо.

Оно появилось передо мной лишь на миг, но и этого оказалось вполне достаточно. Такое могло привидеться разве что в кошмаре. Огромная, словно коровья морда, цвета спелого баклажана, эта физиономия улыбалась всему окружающему, обнажая в усмешке чудовищные клыки. Глаза полыхали пламенем, но при этом казались озерами мрака, способными утопить душу.

Я попятился – вначале медленно и осторожно, но, заметив, что лицо поворачивается в мою сторону, устремился прочь, ища спасения в реальном мире. Испуг был столь силен, что, оказавшись в своем теле, я не испытывал ни голода, ни жажды. И не мог ничего толком объяснить – нес какую-то околесицу. Старик находился неподалеку, и Одноглазый привел его в фургон как раз к тому моменту, когда я начал приходить в себя.

– Мурген, что с тобой? – вскричал он. – У тебя припадок? Ты опять собрался уйти?

Дотронувшись до меня, Костоправ ощутил неистовое биение сердца:

– Одноглазый…

– Мне только что привиделась Кина, – прохрипел я. – Не знаю, заметила ли она меня.

Смерть есть вечность. Вечность есть камень. Камень есть молчание. Говорить камень не может. Но он помнит.

В глубинах мрачной цитадели высится массивный трон из проеденного червем черного дерева. На троне восседает темная фигура, пригвожденная к нему серебряными кинжалами. Сидящий объят магическим сном, но его некогда бесстрастное лицо искажено нестерпимой мукой. В этом заключено своего рода бессмертие, за которое уплачено сполна.

Ночью, когда стихает ветер и маленькие Тени больше не прокрадываются внутрь, в крепость возвращается молчание.

Молчание есть камень. Камень есть вечность. Вечность есть смерть.

К югу от Тенесвета, не оказавшего никакого сопротивления, земля шла на подъем – поросшая утесником, каменистая, изборожденная складками, как физиономия моей тещи. В лощинах, куда не падали солнечные лучи, лежал снег. Деревья встречались нечасто, но зато преобладали те, что старались плодоносить даже зимой. Плоды, конечно же, были сухими и жесткими, но по мере того, как мы забирались все дальше в эти дебри и утрачивали надежду разжиться приличной снедью, их вкус казался все более приемлемым. Предпочтенный Капитаном маршрут пролегал по совершенно безлюдной местности, что не могло не сказаться на качестве снабжения. К тому же поблизости не было ни рек, ни каналов – никаких водных путей, которые позволяли бы доставлять припасы барками. Скот мы гнали с собой. Животные худо-бедно могли существовать на подножном корму, так что любителям пожевать жилистое мясо голод не грозил. Но поход только начался, и я все более убеждался в том, что Костоправ выбрал не лучшее время для наступления.

Хуже всего приходилось тем солдатам, которым религия запрещала есть мясо.

Утренний ветер пронизывал насквозь. Это время года явно не годилось для долгого марша. Если Могаба сумеет потянуть время, дело может обернуться для нас настоящей бедой.

Возможно, его стратегия сулит успех. Ему нужно лишь дождаться, когда наши войска с фургонами и всей обозной швалью соберутся на равнине Чарандапраш, да продержать нас там, покуда не иссякнут запасы. Когда изголодавшаяся армия начнет разбегаться, головорезы Могабы устроят оставшимся настоящую бойню.

Впрочем, Костоправ, хотя он и предпочитал не распространяться о своих планах, явно намеревался пополнить наши припасы, наложив руку на обозы Могабы. Капитан твердо рассчитывал на победу, хотя говорил об этом с осторожностью. Он поставил нас в положение, из которого не было другого выхода.

Земля вокруг Тенесвета осталась обильной даже после землетрясения, однако по мере продвижения мы съедали не меньше половины того, что собирали наши фуражиры. Длиннотень никак не соглашался поверить, что наше наступление не является отвлекающим маневром. Он просто не мог представить себе ум, работающий иначе, чем его собственный. Могаба и то испытывал сомнения, хотя и обманники, и собственные лазутчики информировали его обо всех невзгодах, обрушившихся на владения Хозяина Теней. Пострадавшие от землетрясения города, и большие и малые, фактически не оказывали нам сопротивления.

Да, Капитан руководствовался эмоциями, однако время для начала боевых действий он выбрал верно.

На южном горизонте высились мрачные серо-фиолетовые горы. До Чарандапраша оставалось не больше двух дней пути. Капитан намеренно замедлял продвижение армии, чтобы пополнить запасы съестного с помощью охоты и фуражировки. Подтягивались все новые и новые силы – численность наших войск неуклонно возрастала. Кавалерия Могабы не выказывала желания завязывать с нами стычки. То и дело впереди вырастали столбы дыма. Это происходило там, где обозам неприятеля не удавалось оторваться от высланных нами вперед конных отрядов.