Крымская кампания 1854-1856 гг. Восточной войны 1853-1856 гг. Часть 2. Альма - Сергей Ченнык

Пленные собирались в группы и отправлялись с назначенным от каждой дивизии конвоем в пункты сбора, тоже определенные штабом главнокомандующего.

Раненые группировались, отправлялись на сортировку и дальнейшее действие (эвакуацию или оказание помощи на месте).

От командиров полков требовалось ежедневно представлять штабу главнокомандующего отчеты по потерям личного состава. Нужно сказать, что еще 25 сентября командующий повторил свой приказ о предоставлении отчетности по потерям в Альминском сражении. Отмечалось, что некоторые командиры полков не доложили о вернувшихся в строй раненых и о раненых, попавших в списки убитых. Отдельно требовалось доложить о похороненных русских солдатах и офицерах.

Поле сражения осталось за союзниками. Свежий морской ветер быстро рассеял пороховой дым, вслед за ним улетучилась эйфория от одержанной победы. Взору победителей представилось поле, на котором в течение почти четырех часов торжествовала смерть. Прежде чем приводить описания высказываний оказавшихся на нем солдат и офицеров союзных войск, постараемся понять их. Почти все впервые оказались под огнем. Почти все молодые, эмоциональные люди. Почти все впервые увидели буйство смертоносного металла. И самое страшное — почти все впервые стали перед выбором: убивать или быть убитым. К их несчастью, приходилось останавливаться на втором.

Потому воспоминания полны трагизма, часто с преувеличением действительно увиденного. Почувствуйте эмоции этих парней! Мы в наше время отворачиваем взгляд от жертв ДТП, а тут растерзанные тела, беспорядочно разбросанные всюду. Пусть не на каждом шагу, и даже пусть не груды. Но, увидев нескольких, этот юноша шел дальше и, не выйдя из состояния потрясения, натыкался на очередных. Но и это не всё. Если бы это только были убитые! Ничто на поле боя не может сравниться с мучениями и страданиями искалеченных, плачущих, кричащих, воющих от боли людей, умоляющих только об одном — помогите или добейте.

Я приведу некоторые из этих воспоминаний, может быть, пространные только для того, чтобы читатель понял всю ненужность и подлость ситуаций, когда цвет одной нации получает приказ убивать цвет нации другой. И этот кошмар происходит только по воле и прихоти власти предержащих, без колебаний пославших своих солдат за тысячи миль от родных домов для решения каких-то только им ведомым проблем.

Посмотрите, насколько одинаковы переживания солдат и офицеров всех армий.

Лейтенант (потом капитан) 46-го полка Фред Даллас написал родителям, что «…не в состоянии описать картину, ибо не видел ничего более ужасного…».

Усеянное ранеными и убитыми поле сражения представляло жуткую картину. «О, война, война! Ее детали ужасны!», — воскликнул лорд Пэджет, увидев последствия боя за русскую батарею.

«…Мой полк потерял только пять или шесть человек убитыми и приблизительно сорок пять ранеными, но резня была ужасной…», — написал родителям после сражения капитан Блэкетт из шотландской пехоты.

«…Дело было на редкость кровавое, мы потеряли около двух тысяч солдат убитыми и ранеными и 110 офицеров, большую часть убитыми. Некоторые полки пострадали ужасно: в 23-м триста убитых и раненых солдат, восемь убитых и четверо раненых офицеров; впрочем, всё это вы и так узнаете из газет. Мы захватили два орудия и пять лафетов, несколько сотен пленных и знамена», — это писал родным капитан Ричардс, правда, добавив для пущей убедительности то, что было желаемым, но, увы, не реальным — захваченные знамена.

«…после вида сотен людей с ужасными следами смерти, тяжелыми ранами и непрерывного крика о помощи было особенно радостно ощущать себя оставшимся в живых, пройдя через эту резню…», — так описал свои эмоции сержант «Зеленых Говарда» Чарльз Ашервуд.

Солдат 42-го полка написал другу в Шотландию: «На другой день после битвы я отправился, из любопытства, на поле сражения и никогда впредь не сделаю подобной глупости. На протяжении нескольких миль нельзя было сделать шагу, чтобы не наткнуться на людей с оторванными головами, руками и ногами; у некоторых убитых не было ни рук, ни ног. Целый день после того я не мог прийти в себя. Лошади, ранцы, оружие, шпаги, пушки, всё это было перемешано!».

Джордж Хиггинс, пользуясь прекращением боя, пошел к месту, которое, как магнит, притягивало к себе всех англичан — к батарее у Курганной высоты. То, что он там увидел, по его воспоминаниям, «вот уже шестьдесят лет не может уйти из моей памяти… казалось, весь воздух был пропитан запахом крови…».

Чарльз Виндхам из Стрелковой бригады, подойдя к батарее, был не менее Хиггинса поражен увиденным: «бойня» — слой тел внутри и вне укрепления. Это слово «бойня» мы еще не раз услышим.

Артиллерист Хорн был поражен ужасным зрелищем поля боя, на котором лежали тысячи мертвых, многие из тел были страшно изуродованы.

Большие потери британцев заметил лежавший с раздробленной рукой рядовой Московского полка Таторский: «…внизу деревни Альмы луг был покрыт красным цветом, как бархатом: все англичане и французы лежали побитые…».

Полковник Герен, по роду своей деятельности почти всё сражение пробывший на самой Альме, когда закончился бой, поднялся на прилегающие высоты.

«Поле битвы было покрыто умирающими, ранеными, которые посреди стонов просили кто лекаря, кто хоть немного воды, чтобы утолить мучительную жажду или обмыть раны; тут обломки оружия, там изорванные части тела и группы людей и лошадей, плавающих в крови».

Другой француз был поражен тем, что «…не было ни одного места на этой обезображенной ядрами земле, где ни смущался бы взор и нога ни останавливалась бы перед искаженным трупом. И еще счастлив был тот, кто не узнавал в убитом брата, родственника или друга. Там и сям попадались русские письма, одни запечатанные, другие еще не сложенные; писавшие их надеялись, может быть, еще незадолго перед битвой послать о себе весточку родным и друзьям. Часто писавшая их рука покоилась далеко от сердца. А между тем Альма, равнодушная к событию, впервые ознаменовавшему берега ее кровавою славой, катит в море свои прозрачные воды, под кущами зелени, измятой, поломанной проходившими войсками, под деревьями, сохранившими знаки ядер и пуль…

Стаи хищных птиц, привлеченные запахом трупов, которым уже начинал заряжаться воздух, слетались отовсюду, и пронзительные крики их мешались со стоном раненых, с последним хрипением умирающих».

Чиновник Меншикова копиист Яковлев хотя и слышал шум сражения, упорно продолжал путь к Альме, сопровождая бумаги князя. Спустя несколько часов после того, как выстрелы прекратились, он со своими спутниками внезапно выехал на место уже завершенного боя: «Спустившись в лощину, так называемую Луковую, и проехав ее, мы стали подниматься на гору, где были внезапно поражены первым зрелищем лежащих тел».

Спустя несколько минут сам Яковлев стал одним из многих… военнопленных. Он и был в том самом захваченном артиллеристами Бусиньера экипаже, о котором писал Базанкур.