Крымская кампания 1854-1856 гг. Восточной войны 1853-1856 гг. Часть 2. Альма - Сергей Ченнык

Давайте и в этот раз не будем кривить душой — так оно и было. Ничего чрезвычайного в этом нет. За четыре десятка лет до Альмы, при Аустерлице, бежала русская линейная пехота, но гвардейская пехота и гвардейская кавалерия спасли честь и гвардии, и русской армии.

Так и в Альминском сражении — если одни бежали, то другие спасали честь. Был полк Углицкий, с музыкой и песнями бежавший и имевший при ничтожных общих потерях в некоторых батальонах по 200 человек без офицеров, но был полк Владимирский — растерзанный, но огрызавшийся, показавший спину, но сохранивший честь русской пехоты. Был полк Тарутинский, бежавший в одну строну, а командир его — в другую. Но был полк Минский, ни на минуту порядка не потерявший.

Гусарская бригада генерала Халецкого, продолжая оставаться зрителем, вместо того чтобы прикрыть отход пехоты, не сдвинулась с места. Для этого рода войск Крымская война как началась, так и закончилась, несмотря на многочисленность кавалерии, ролью «незначительной и малославной». Хотя до боя у Кангила[81] было еще больше года, его призрак уже маячил над Альминскими высотами.

Три наименее пострадавшие батареи, по приказу генерала Кишинского, заняли позиции на высотах, обеспечивая отступление: 24 орудия конно-легкой №12 батареи, легкие №3 и №4 батареи 14-й артиллерийской бригады.

Мера эта оказалась своевременной. Хотя союзники изначально отказались от преследования русской армии, они явно решили «распотрошить» ее хвост орудийным огнем — и французская артиллерия двинулась вперед всеми батареями. На высотах за бывшим левым русским флангом развернулись батареи резерва и одна из них, капитана Буссиньера, тут же открыла огонь, с первых выстрелов накрыв Волынский пехотный полк. Продолжала стрелять и конная батарея англичан, но не сумев выдержать конкуренции с русскими 12-фунтовыми пушками, вскоре прекратила огонь.

Находившийся в резерве Волынский полк, пропустив мимо себя отступавшие полки, последним из которых был Минский, снялся с позиции и начал отступление к реке Каче в деревню Эфенди-Кой. Полковник Хрущёв, получив команду о начале общего отхода армии на Качу, переданную ему флигель-адъютантом Исаковым, прежде всего принял, как то и предписывалось главному резерву при отступлении, меры по прикрытию выходивших из боя других полков и артиллерийских батарей.

«При общем отступлении и Волынский полк стал постепенно отодвигаться к Улуккульской дороге, где полковник Хрущёв, пропустив мимо себя части 16-й дивизии, взял с собой две батареи 14-й бригады и занял позицию, установленную начальником артиллерии генерал-майором Кишинским, на высотах за Улуккульской дорогой».

О Хрущёве и его волынцах историки говорят мало, это несправедливо. Не подлежит сомнению, что исключительно действия Волынского полка и артиллерии заставили союзников, в данном случае французов, остановить свои батальоны и ограничиться артиллерийским обстрелом. Именно от этого огня и понес свои, хоть и небольшие по сравнению с другими, потери Волынский пехотный полк.

«Мой полк, находясь в резерве, не вступал в бой, хотя был некоторое время под жестоким огнем; у меня убитых и раненых до 25 человек», — писал в своем письме брату командир Волынского пехотного полка 10 (22) сентября 1854 г. Волынцы к этому времени стали лагерем у Камышёвой бухты, на том же месте, откуда выдвигались на Альму.

Первое же ядро влетело в ряды первого батальоны и, просвистев мимо командира полка, убило и ранило нескольких человек из знаменных рядов.

«Не кланяться и стоять смирно», — произнес громко и спокойно полковник Хрущёв. И с этой минуты волынцы никогда не приветствовали поклонами неприятельские снаряды».

Можно по-разному относиться к этим словам из «Сборника воспоминаний севастопольцев…». Для одних они могут показаться военным эпосом, здравицей командиру, для других — ничем не подтвержденным эпизодом сражения, цитируемым, что бы хоть как-то подсластить горькую пилюлю поражения. Разницы нет. Факт остается фактом: французские офицеры, видевшие отходившие последними развернутые батальонные колонны Волынского полка, не просто так назвали отступление русской армии «прекрасным» (belle retraite). Таким образом, был прикрыт неизбежный беспорядок отступления. Батареи 14-й бригады, более дальнобойные, чем французские, быстро заглушили неприятельский огонь — и больше никто не мешал русской армии отходить на Качинскую позицию.

К исходу дня, «…когда все отступавшие части выдвинулись по направлению к реке Каче, тогда и полковник Хрущёв со своим отрядом начал медленно отступать, будучи готовым каждую минуту встретить неприятеля, если бы он стал преследовать нас. Были уже сумерки, когда наш отряд спустился в долину реки Качи у деревни Эфенди-Кой».

Как вспоминал капитан Углицкого полка Енишерлов: «…Обозам не было дано знать об отступлении отряда, а потому, увидев отступающих (прежде всего, разумеется, перевязочные повозки и раненых), они подняли страшную суматоху. Неподчиненные одному лицу, обозы всех полков, а особенно офицерские повозки, запрягли поспешно лошадей и бросились к переправе через реку, не соблюдая порядка и очереди».

Царивший при отступлении «страшный беспорядок» описывает и командир Волынского полка полковник Хрущёв, которому можно верить хотя бы потому, что его полк, прикрывая отступление русской армии, последним оставил Альминскую позицию. Таким же «беспорядочным» называет организацию отступления армии от Альмы и генерал А.Н. Куропаткин, в своем исследовании русско-японской войны проводивший параллели между событиями этих двух кампаний.

Капитан-лейтенант Д.В. Ильинский упоминает в своих записках о том хаосе, который царил при отходе с Альминской позиции.

«Трудно представить себе что-нибудь подобное нашему отступлению после проигранного нами незначительного авангардного дела при Альме. По мере отдаления от неприятеля и наступления сумерек уцелевшие в разброде остатки полков центра и правого фланга всё более и более смешивались и, не получая никаких приказаний, оставаясь в совершенном неведении, куда идти и что предпринять, образовывали кучки разнообразной формы мундиров и подходили к нам осведомиться, куда мы идем и в каком направлении находятся штабы таких-то и таких полков, чтобы возможно было присоединиться к ним. Мы отвечали, что получили приказание от главнокомандующего, перейдя речку Качу, ночевать на возвышенностях Качи, а о полках мы ничего не знаем. С наступлением темноты и продолжавшейся общей неизвестности распространилась по войскам паника: подходящие кучки солдат сообщали, что неприятель предупредил нас, сбросил десант и занял высоты гор по течению речки Качи, что мы отрезаны от Севастополя и завтра с рассветом придется штурмовать укрепленные позиции на Каче. Словом, если бы появился небольшой отряд неприятеля, вооруженный не ружьями, а просто палками, то погнал бы всех, как стадо баранов. У моста через р. Качу скученность всякого рода оружия, давка, поспешность и толкотня доходили до полного безобразия. При наступившей темноте слышались ругательства, а по временам и стоны теснимых раненых. Все покрывалось общим гулом погонщиков лошадей и стуком от лафетных колес.