Суворов - Вячеслав Лопатин

Придворные, ловившие на лету все желания государыни, повалили к Суворову с визитами, скоро его утомившими. Ивашев рассказывает: «Во второй день Граф не желал никого принимать, кроме избранных лиц; первого он дружески принял Г.Р. Державина в своей спальне, будучи едва прикрыт одеждою. Долго с ним беседовал и даже удерживал, казалось, для того, чтобы он был свидетелем различия приемов посетителям. Многие знатные особы, принадлежавшие двору, поспешили до его обеда (в Петербурге назначен был для обеда 12-й час) с визитом, но не были принимаемы. Велено было принять одного Князя П.А. Зубова. Зубов приехал в 10 часов. Суворов принял его в дверях своей спальни так же точно одетый, как бывал в лагерной своей палатке в жаркое время. После недолгой беседы он проводил Князя до дверей своей спальни и сказал Державину vice versa[32], оставил последнего у себя обедать…

Во время обеда докладывают Графу о приезде вице-канцлера Графа И.А. Остермана. Граф тотчас встал из-за стола, выбежал в белом своем кителе на подъезд. Гайдуки отворяют для Остермана карету. Тот не успел привстать, чтоб выйти из кареты, как Суворов сел подле него, поменялись приветствиями и, поблагодарив за посещение, выпрыгнул, возвратился к обеду со смехом и сказал Державину: "Этот контрвизит самый скорый, самый лучший и взаимно не отяготительный"».

Ивашеву вторит Столыпин: «Достоин замечания различный прием, сделанный Суворовым двум вельможам. Раз за столом раскладывал я горячее. Фельдмаршал спросил: "Чей это экипаж?" Я взглянул в окно, доложил: "Графа Остермана!"

Фельдмаршал выскочил из-за стола и выбежал на крыльцо так поспешно, что я, находясь ближе его к двери, не мог его предупредить. Лакей Графа Остермана только что успел отворить дверцу кареты, как он вскочил в нее, благодарил за сделанную ему честь посещением и, поговоря минут десять, простился с ним. Остерман был в то время Вице-Канцлером Иностранной Коллегии, но оною не управлял.

Через несколько дней, сидя за обедом, Фельдмаршал спросил: "Чей это экипаж?"

Я отвечал: "Графа Безбородко!" Он не встал из-за стола, а когда Граф Безбородко вошел в столовую, он велел подать стул подле себя и сказал ему: "Вам, Граф Александр Андреевич, еще рано кушать, прошу посидеть!" Безбородко, поговорив с четверть часа, откланялся. Фельдмаршал не встал его провожать. В то время А.А. Безбородко был Действительный Тайный Советник и управлял Иностранною Коллегией».

Пересуды об этих выходках Суворова мгновенно разлетались по столице, пополняя и без того широкий круг анекдотов о его странностях. В приеме самых влиятельных лиц империи сказалась устойчивая неприязнь полководца к придворным. Даже властный любимец императрицы Платон Зубов, теперь родственник Суворова, позволивший себе принять в своих покоях в Зимнем дворце нового фельдмаршала, будучи одетым по-домашнему, получил отповедь.

Биографы Александра Васильевича выстроили целую систему доказательств, согласно которым «странности Суворова» были продуманным приемом, маской чудака, чтобы защититься от зависти, интриг, подсиживания и добиваться своих целей.

Известный русский психиатр П.И. Ковалевский в работе «Генералиссимус Александр Васильевич Суворов. Психиатрические эскизы из истории» (1905) высказал иную, более близкую к истине версию: «Нам кажется, что все чудачества Суворова были естественным следствием его характера, его душевного склада, организации его нервной системы… его крайней порывистости, привычке действовать сразу… Странность поступков Суворова объясняется особенностью его натуры, не входящей в обычные рамки жизни, и никоим образом не является чем-то умышленным и заранее обдуманным. Он действовал, как жил, и особенность его натуры выражалась особенными, выделяющимися из ряда обыкновенных поступками».

Большой популярностью пользовались анекдоты о самых неожиданных вопросах Суворова, которые он задавал своим подчиненным: «Сколько звезд на небе?», «Далеко ли до Луны?» и т. д. Екатерина еще до близкого знакомства с лучшим полководцем своей империи рассказывала о его чудачествах своему постоянному корреспонденту барону Гримму: «…подписывает свое имя мельчайшими буквами. Во-первых, по своему смирению; во-вторых, чтоб все знали, что он пишет без очков. Кроме того, когда он обращается к кому-либо с вопросом, то нужно ему отвечать тотчас же, без малейшей запинки и никогда не говорить "не знаю", потому что тогда он приходит в ужаснейший гнев. Но ответ, как бы нелеп он ни был, никогда не рассердит его. Вообще он большой чудак, притом человек чрезвычайно даровитый и начитанный, но у него пропасть странностей, которые ему иногда вредят».

После приезда Суворова из Варшавы в Петербург и длительных бесед с ним государыня изменила свое мнение. «Об сих странностях И.И. Шувалов разговаривал однажды с Императрицею Екатериною, — вспоминает племянник основателя Московского университета князь Федор Голицын. — Она изволила ему на это сказать, что Фельдмаршалу всё сие простительно, потому что, когда мы двое с ним сидим, то я не могу довольно вам рассказать, сколь он, когда захочет, умно и основательно рассуждает: совсем, кажется, не тот человек».

Манера Суворова требовать немедленного ответа на свои вопросы являлась, выражаясь современным языком, постоянным психологическим тренингом, приучавшим подчиненных к инициативе, находчивости, умению быстро реагировать на изменение обстановки в бою.

Александр Столыпин поведал чудесную историю о том, как он, назначенный адъютантом к Суворову, был ему представлен:

«…Фельдмаршал прыгнул на средину комнаты, подняв правую руку к козырьку каски. Тищенко (генеральс-адъютант. — В. Л.) тотчас доложил ему: "Адъютант Столыпин!"

Он, обернувшись ко мне, спросил: "Где служил твой отец?"

Забыв, что батюшка был отставлен Лейб-кампанцем при восшествии на престол Петра III, я отвечал: "Не знаю, Ваше Сиятельство!"

Он, приложив указательный и средний пальцы правой руки к губам, вскричал: "В первый раз… не знаю!"

Граф Хвостов, тут же бывший, прибавил: "Алексей Вельяминович служил по статской службе".

Зная, что Фельдмаршал статскую службу не любит, я, вероятно от испуга, вспомнил о Лейб-кампанском корпусе. И только граф Хвостов успел выговорить, я закричал во всё горло: "Нет, Ваше Сиятельство, батюшка служил в Лейб-кампанском корпусе!"

Тут Фельдмаршал и все предстоящие засмеялись, видя испуг мой».

Между старым воином и молоденьким адъютантом вскоре установились прекрасные служебные отношения. Столыпин понимал начальника с полуслова и сделался самым неутомимым и смышленым его помощником, всегда готовым к любому неожиданному вопросу.

«В другой раз, — вспоминал он, — гостей было много, в том числе семейство Французских эмигрантов: старик Виконт де Полиньяк, сын его Дюк де Полиньяк, внук его Арман де Полиньяк и Шевалье де ла Ривьер. Я далеко сидел от Фельдмаршала и не слыхал его разговора. Вдруг дежурный Генерал сказал довольно громко: "Столыпин! Фельдмаршал вас спрашивает".