Мейси Доббс. Одного поля ягоды - Жаклин Уинспир

Миссис Хикс сначала заглянула в комнату, просунув голову в дверь, и лишь затем вошла.

— Вы закончили, мисс?

— Да, благодарю.

Она проводила Мейси вниз и отворила перед ней парадную дверь.

— Скажите, миссис Хикс, могу я задать вам еще один вопрос?

— Конечно, мисс. Готова оказать любую помощь.

— Вы знаете, какие лекарства прописали мистеру Торпу? — осведомилась Мейси.

— Ну, знаю точно, что разные микстуры и таблетки. По утрам миссис Торп крайне тщательно отмеряла дозы и раскладывала по блюдцам. Ее супруг принимал лекарство за завтраком, обедом, ужином и на ночь. Но, понимаете, в конце концов врач прописал морфин. Миссис Торп так расстроилась. Сказала, раз выписывают морфин, значит, надежды не осталось, потому что больше ничего нельзя сделать. Остается только снимать боль.

Мейси обожала водить машину. Не только сливаться с уличным движением Лондона, с трудом пробиваясь сквозь грохочущую мешанину грузовиков, всевозможных автомобилей и гужевых фургонов с продуктами и пивом, но и гонять по извилистым сельским дорогам наедине с мыслями. Она обнаружила, что в дороге думается гораздо лучше: прокручивать в голове факты и идеи, переключая передачи и притормаживая перед стадами овец, которые фермеры гнали с одного поля на другое.

В голове снова звучали разговоры, оценивались и взвешивались возможные варианты действий, а воображение рисовало вероятные исходы событий. Иногда, когда движение в городе замедлялось, какой-нибудь водитель притормаживал рядом с «эм-джи» и окидывал взглядом молодую особу в быстром кабриолете, а та разговаривала сама с собой: шевеля губами, задавала вопрос и, услышав ответ, кивала.

Мейси пересекала Кент в направлении Ромнийских болот. Матушка Констанция Шертери, настоятельница Кэмденского аббатства, ожидала ее ровно в десять. Мейси покинула дом отца примерно в восемь. Она отвела путешествию больше времени, чем было необходимо, чтобы по дороге снова все обдумать, воскресить в памяти вчерашние беседы с Морисом и леди Роуэн, вспомнить времена, проведенные с отцом.

Морис сразу же вызвался помочь Билли Билу при содействии Эндрю Дина: похоже, после встречи с Мейси доктор вновь сел на телефон и предложил Морису свою помощь. Билли нельзя было официально оформлять в госпиталь, но Дин вызвался проследить за его избавлением от наркозависимости. Если только Билли согласится уехать из Лондона. К тому времени как Мейси вернулась в Челстоун, Морис — не без участия Фрэнки Доббса, — видимо, уже составил примерный план действий. Билли приедет в Челстоун, останется в доме Фрэнки и ежедневно будет ходить к Морису «на беседы».

Мейси хорошо знала, сколь целительным было умение Мориса выслушивать собеседника. Он умел разговорить одним словом, вопросом или замечанием, отпиравшим кладовую памяти и озарявшим душу человека светом правды. Она многому у него научилась, хотя знала, Что давнее знакомство с Билли помешает им беседовать по душам. Кроме общения с Морисом, Билли также станет «пациентом» Гидеона Брауна, который объяснит, как Упражнять раненые конечности и таким образом освободиться от тягостной боли. Осталось лишь одно препятствие: Билли должен был согласиться с планом, не зная всех подробностей. Ему придется захотеть избавиться от зависимости.

— Самое трудное — заставить Билли приехать в Челстоун, Мейси. И эта задача ложится на тебя, — сказал Морис, вытряхивая пепел из трубки в камин.

Она повторяла вслух его слова, проезжая деревушки Бренчли и Хорсмонден. Машина катила по дороге, а из-за облаков выглянуло солнце и разлило яркий свет на дышавшие утренней свежестью зеленые поля, где на неокрепших ножках скакали новорожденные ягнята. Мейси знала, что привезет Билли в Челстоун и добьется его выздоровления во что бы то ни стало. Она миновала живую изгородь из зарослей бледно-желтых примул и медленно пересекала Крэнбрук в направлении Тентердена. Автомобиль петлял по проселочной дороге к деревушке Эплдор, чьи средневековые домики, соломенные крыши и обвитые розами решетки и двери запечатлелись на множестве открыток. Предвкушение чудного воскресного дня омрачилось, когда холмы сменила плоская равнина, а мягкая волнистая пустошь уступила место землям, некогда отнятым у моря: разноцветным лоскутам пашен, очерченным изгородями и каменными стенами. Пока Мейси ехала вдоль Королевского военного канала, над ней нависла мрачная грозовая туча, угрожавшая разразиться настоящим ливнем. Впереди раскинулась болотистая местность, где ветер гнул деревья к земле, а по суровому пейзажу были разбросаны одинокие домики и церквушки.

Она не стала останавливаться и натягивать брезентовую крышу, лишь осторожно намотала на шею красный шерстяной шарф и натянула черные кожаные перчатки-Фрэнки настоял на том, чтобы она «на всякий случай» взяла с собой термос с горячим чаем. Ей показалось, что Ромнийские болота остались неизменными с XVI века, когда английский историк Уильям Лэмбард описал их так: «Зимой суровые, летом мрачные и вечно ненастные». Но Мейси знала, что ищет в этой глухой пустоши. Она приближалась к Кэмденскому аббатству.

Мейси разглядела его издалека, задолго до того, как выехала на гравийную насыпь, ведущую к особняку, где теперь жили двадцать четыре бенедиктинские монахини. Аббатство представляло собой Е-образное строение: с севера на юг тянулось основное двухэтажное здание, из которого выступали три крыла. В центральном находился главный вход. Каждое крыло оканчивалось своеобразным округлым фасадом с такой же закругленной крышей, что скорее было характерно для архитектуры Голландии, где вырос первый владелец особняка. В письме матушка Констанция сообщила, что монахини лишились своей обители в Кембриджшире: военное министерство реквизировало ее для квартирования офицеров. Узнав об их бедственном положении, сэр Эдвард Уэлч, владелец Кэмденского поместья, к счастью, оказавшегося в силу своего расположения непригодным для военных нужд, завещал его ордену. Вскоре он умер, и Кэмденское поместье превратилось в аббатство.

Припарковав автомобиль, Мейси убедилась, что его крыша надежно закреплена на случай дождя, и через парадное очутилась в помещении, некогда бывшем просторным залом. Слева небольшую дверцу на уровне лица закрывала железная решетка. Она взяла бронзовую ручку сонетки, висевшей около решетки, и, потянув, тут же Услышала низкое звучное гудение большого колокола. Вздрагивая от холода, стала ждать в огромном темном зале.

Дверца отворилась, показалась монахиня и кивнула гостье. Мейси машинально улыбнулась в ответ, заметив, как дрогнули уголки губ монахини и как она тут же благочестиво опустила глаза.

— Я приехала к матушке Констанции. Меня зовут Мейси Доббс.

Монахиня кивнула и закрыла дверцу. Мейси услышала, как где-то отворилась дверь, звуки приближающихся шагов становились громче. К ней шла та же женщина. На ней было облачение послушницы, и, поскольку еще не приняла постриг, она могла общаться с Мейси без обязательной перегородки.

— Прошу, следуйте за мной, мисс Доббс.

Послушница двигалась легкой пружинистой походкой, словно предвкушая день, когда сменит нынешнее платье до щиколотки на длинную монашескую сутану, а туго застегнутый белый воротничок — на капюшон. Ее развевавшееся при ходьбе платье напомнило Мейси распростертые крылья садящейся на воду чайки. Послушница отворила дубовую дверь с остроконечными железными петлями, врезанными в древесину. Впустив Мейси, она закрыла дверь с глухим гулким стуком и удалилась.