Великий перелом - Гарри Тертлдав

Движение было едва заметным, но девушка увидела и воскликнула. Он слишком плохо соображал, чтобы рассмотреть лицо девушки, тем более что оно было прикрыто маской, но узнал ее голос. Он потерял Рэйчел Хайнс, но нашел Пенни Саммерс.

— Вы понимаете меня? — спросил человеческий доктор.

Ауэрбах в ответ еле заметно кивнул.

— Даже если вас это удивит, вы — военнопленный, такой же, как я. Если бы не ящеры, вы наверняка были бы уже мертвы. Они знают об асептиках больше, чем мы можем узнать за всю жизнь. Думаю, вы выкарабкаетесь. Вы сможете даже ходить — через некоторое время.

В данный момент о ходьбе он даже не думал — было очень трудно дышать.

Когда бронированные силы ящеров покинули Карваль, чужаки стали использовать город как центр сосредоточения раненых пленников. Очень скоро немногих оставшихся в городке полуразрушенных зданий стало не хватать для размещения всех раненых. Тогда вокруг начали ставить палатки жуткого оранжевого цвета, по одной на пациента.

В такой палатке Ауэрбах находился уже несколько дней.

Доктор теперь нечасто посещал его. А ящеры приходили несколько раз в день, так же как люди — медицинские работники, в том числе Пенни Саммерс, которая посещала его, пожалуй, чаще остальных. Первые раза два он страшно смущался пользоваться горшком, но потом перестал беспокоиться об этом — выбора у него не было.

— Как они тебя захватили? — спросил он Пенни. Голос его звучал, словно каркающий шепот, у него едва хватило бы дыхания задуть спичку.

Она пожала плечами.

— Мы занимались эвакуацией раненых из Ламара, когда в него вошли ящеры. Ты ведь знаешь, как это, — они не просто вошли в город, они буквально прокатились по нему. Они согнали нас вместе, как мальчишка, который ловит сетью рыбу-солнце, но позволили нам заниматься уходом за пострадавшими — и с тех пор я этим и занимаюсь.

— Хорошо, — сказал он, кивнув, — Похоже, они играют по правилам, очень похоже. — Он сделал паузу, чтобы набрать воздуха, затем спросил: — А как дела на войне?

— Трудно сказать, — ответила она. — Радио поблизости нет ни у кого, по крайней мере у тех, кого я знаю. Только это я и могу сказать. Хотя недавно они доставили новую партию пленных. Это может означать, что они побеждают, так ведь?

— Может, да, — сказал он.

Ему хотелось кашлять, но он сдерживался, пока мог. Он уже успел кашлянуть раз или два и чувствовал себя при этом так, словно грудь разрывалась на куски. Когда он смог говорить снова, то спросил:.

— А ты знаешь, какие потери у них самих?

Она покачала головой.

— Ничего не могу сказать. Своих раненых они отправляют в какое-то другое место.

— А, — сказал он и покачал головой — но осторожно, потому что от этого натягивались стежки, скреплявшие его в единое целое. У Бориса Карлова в роли Франкенштейна их, наверное, было больше, но не намного. — Будь я проклят, если знаю, зачем спросил. Похоже, пройдет немало времени, прежде чем я смогу снова волноваться о таких делах.

Честно говоря, надеяться на возвращение к активным действиям не приходилось. Если его грудь и ногу залечат, он, скорее всего, попадет в настоящий лагерь для военнопленных и, может быть, через много-много месяцев начнет готовиться к побегу. Если излечится грудь, но останется больной нога, никуда он не денется. Если нога будет здоровой, а грудь — нет, то… что ж, в этом случае ему в руки сунут лилию и похоронят.

Пенни посмотрела на него, затем посмотрела вниз, на блестящий материал — похожий на толстый целлофан, но гораздо более прочный, — который ящеры стлали на землю перед тем, как ставить палатку, затем снова перевела взгляд на него.

— Бьюсь об заклад, — тихим голосом проговорила она, — что теперь ты уложил бы меня, если б имел возможность.

Он рассмеялся, задохнулся, затем засмеялся снова.

— Если хочешь знать, я желал этого с того времени, когда ящеры бомбили Ламар. Но посмотри на меня. — У него более или менее действовала только левая рука. Он подвигал ею. — Теперь я немного могу сделать, так что зачем беспокоиться?

— Да, ты не сможешь, это так. — Глаза Пенни загорелись. Она встала на колени возле солдатской койки, на которой он лежал, и откинула одеяло. — Зато я могу. — Она рассмеялась, нагибаясь к нему. — Если кто-нибудь подойдет, я сделаю вид, что подаю тебе горшок.

На мгновение пурпурные пятна поплыли перед его глазами. Затем все внутри палатки наполнилось светом, таким прозрачным и ярким, что он казался…

* * *

Истребитель-бомбардировщик ящеров закончил пикирование и перешел к набору высоты. Омар Брэдли потер наклеенный на нос кусочек пластыря — пару дней назад у генерала вскочил фурункул.

— Я рад, что мы дублируем команду по радио в дополнение к проводам, — сказал он. — Ставлю семь против двух, что бомбы и ракеты оборвут их.

— Мой отец всегда говорил, что нельзя биться об заклад, когда возможен проигрыш, — ответил Гровс. — Он был прав.

— Еще как, — согласился Брэдли. — Вот кнопки, генерал. Одна из них сработает наверняка. Хотите принять честь нажать их?

— Конечно же, — сказал Гровс. — Я строю эти проклятые штуки уже черт знает сколько времени. Теперь наступило время увидеть, каковы они в деле.

От одного из запальных устройств тянулся изолированный провод, от другого — нет. Толстый большой палец правой руки Гровса опустился на одну красную кнопку, палец левой — на другую.

* * *

— Получайте же, бесчешуйные, из протухших яиц вышедшие, тугосуставные! — прокричал Теэрц, когда его ракеты превратили один из участков обороны тосевитов в полыхающую жаром печь, где плоть-мясо резалось, перепалывалось и жарилось одновременно.

Танки Расы продолжали ползти вперед даже во время его атаки на Больших Уродов. На этот раз тосевиты допустили ошибку — начали наступление, не имея достаточных ресурсов, а когда оно выдохлось — недостаточно быстро перешли к обороне. Командиры Расы, научившиеся на Тосев-3 проворству, заставят теперь тосевитов заплатить за это.

В этом секторе и зенитный огонь был не особенно силен. Большие Уроды, вероятно, потеряли большое количество зенитных орудий, когда началась контратака Расы. Поднимаясь выше в небо, чтобы вернуться на базу в Канзас и снова запастись боеприпасами, Теэрц решил, что такой легкой боевой операции у него не было с времен первых дней завоевания, задолго до того, как он попал в японский плен.

Неожиданное, невозможно яркое и расширяющееся сияние заставило мигательные перепонки скользнуть на глаза в тщетной попытке защитить их. Истребитель накренился, задергался и закрутился в воздухе, полностью утратив стабильность движения по всем трем осям. Управление отказало и не реагировало ни на какие действия Теэрца.

— Нет! — закричал он. — Во второй раз не хочу!

Он попытался дотянуться до кнопки катапультирования. Истребитель врезался в склон холма чуть раньше, чем Теэрц успел на нее нажать.