Исчезнувшая - Гиллиан Флинн

Ворота запада. Я не уверен, было ли у них еще какое-то предназначение, кроме как служить неофициальным символом середины страны: «Вы здесь!»

— Самая малость пудры вам просто необходима! — не терпящим возражений тоном заявила Бетси, подбираясь ко мне с пуховкой. — Когда нервничаете, у вас потеет нос. Никсон выборы проиграл из-за вспотевшего носа.

Таннер наблюдал за процедурой, словно режиссер.

— Еще чуть-чуть с той стороны, Го, — подсказывал он. — Бет, осторожнее с пудрой. Лучше пусть будет слишком мало, чем слишком много.

— Вот бы ботокс, — вздохнула она.

Должно быть, ботокс не только против морщин хорош, но и против потливости. Кое-кто из клиентов соглашался на уколы под мышки. Болты порекомендовали эту процедуру и мне — мягко и ненавязчиво. Мол, хуже не будет, когда дойдет до суда.

— Ну конечно, репортерам просто необходимо пронюхать, что я подкачался ботоксом, пока моя жена отсутствовала, — усмехнулся я. — То есть отсутствует. — Я знал, что Эми жива, знал, что она прячется вне моей досягаемости, но женой она для меня была в прошедшем времени.

— Правильная оговорка, — кивнул Таннер. — В следующий раз постарайтесь вспомнить о ней до того, как откроете рот.

В пять часов пополудни его телефон зазвонил. Адвокат взглянул на экран:

— Бони. — Он перенаправил вызов в голосовую почту. — Перезвоню ей позже.

Он не хотел никаких новых сведений, допроса, пустой болтовни — ничего, что вынудило бы нас менять стратегию интервью. Я его понимал. Мне тоже не хотелось забивать голову общением с Бони.

— А разве нам не нужно знать, чего она хочет? — спросила Го.

— Она хочет еще больше затрахать мне мозги, — ответил я. — Мы поговорим с ней. Через пару часов. Подождет.

Таким образом, мы прониклись единым мнением, как бывает в толпе, что звонок детектива — пустяк, плюнуть и растереть. На полминуты в комнате повисла тишина.

— Должна заметить, что я ужасно волнуюсь, — сказала Го. — Лицом к лицу с Шэрон Шайбер… Она замечательная. Не то что эта Конни Чанг.

Я расхохотался. Наша мама обожала Шэрон Шайбер и терпеть не могла Конни Чанг. Не простила ей случай с мамашей конгрессмена Ньюта Гингрича, которая назвала Хилари Клинтон «су-у-укой». Саму передачу я не помню, но мамино возмущение оказалось незабываемым.

В шесть вечера мы вошли в комнату, где друг против друга стояли два стула. На заднем фоне пылала арка (оказывается, время рассчитано очень точно и краски заката в оконных стеклах не затмевают ее сияния). «Один из главных моментов моей жизни, — подумал я, — определяется положением солнца над горизонтом». Продюсер, чье имя не сохранилось у меня в памяти, как только услышала, процокала ко мне на опасно высоких каблуках и объяснила, чего следует ожидать. Вопросы мне могут задавать по нескольку раз, чтобы интервью проходило как можно глаже, вдобавок им надо снимать реакцию Шэрон. Я не вправе обращаться к адвокату перед тем, как отвечать. Разрешается перефразировать ответ, но не менять его суть. Выпейте воды — и к микрофону.

Пока мы шли к стульям, Бетси подтолкнула меня под локоть, а когда я оглянулся, указала на полный карман желейных бобов.

— Не напрягайтесь! — погрозила она пальцем.

Внезапно двери люкса распахнулись, и плавно, будто несомая лебединой стаей, вошла Шэрон Шайбер. Она выглядела подлинной красавицей. Словно никогда не была подростком. Словно ее нос никогда не потел. Пышные темные волосы падают на плечи, а в огромных карих глазах не то кроткая нежность, не то порочность.

— Это же Шэрон… — трепеща, прошептала Го, вероятно пытаясь подражать нашей матушке.

Телеведущая повернулась, подошла к Го и величественно кивнула.

— Я Шэрон, — произнесла она низким бархатистым голосом, беря кисть моей сестры в руки.

— Наша семья очень вас любит, — сказала Го.

— Мне очень приятно, — ответила Шэрон, придав голосу теплое звучание.

Она повернулась ко мне, хотела что-то сказать, но тут продюсер на высоких каблуках снова процокала и зашептала ей на ухо. Подождала реакции и снова тихо произнесла пару слов.

— Господи… О господи… — пробормотала Шэрон и повернулась ко мне, куда-то подевав улыбку.

Спустя десять дней.

Я собиралась позвонить, и я позвонила. Встреча состоится только вечером — возникли предсказуемые сложности, поэтому я убиваю день прихорашиваясь.

Я вымылась в уборной «Макдоналдса» зеленым жидким мылом и вытерлась бумажными полотенцами, переоделась в дешевый тонкий сарафан. Придумываю, что буду говорить. Как ни странно, я вся горю от нетерпения. Дерьмовая жизнь изрядно надоела: стирка в общественной машине (вверху барабана обязательно застрянет чье-нибудь исподнее, и надо мучительно выковыривать его непослушными пальцами), всегда подозрительно сырой угол ковра в комнате, подкапывающий кран в ванной.

В пятом часу я выдвигаюсь на север, к месту встречи — речному казино под названием «Аллея подков». Заведение возникает передо мной неожиданно — мерцающая неоном двойная вывеска посреди редковатого леса. Подъезжаю на пустом баке (прежде для меня это было лишь фигурой речи), паркую автомобиль и озираюсь по сторонам. Горстка стариков — ползут на яркие огни, подобно искалеченным насекомым, переставляя «ходунки» и костыли, дыша кислородом из баллонов. За восьмидесятилетними — мальчики в дешевых костюмах, насмотревшиеся фильмов о Лас-Вегасе и пытающиеся косить под знаменитостей из «крысиной стаи» в занюханном казино среди лесов Миссури.

Я прохожу под сверкающим бигбордом — возрожденная ду-уоп-группа пятидесятых, всего два концерта. Внутри казино толчея и уныние.

Монетки со звоном летят в прорези автоматов, а те радостно дребезжат, и это никак не соответствует унылым, обрюзгшим лицам игроков, что сидят и затягиваются сигаретами, сдвинув кислородные маски. Монетка за монеткой, монетка за монеткой. Дзинь, дзинь, дзинь… Монетка, монетка… Просаженные здесь деньги идут на скудное финансирование общественных школ, где за партами маются дурью внуки этих старикашек. У кого-то мальчишник; стайка молодых бездельников с влажными от выпивки губами на нетвердых ногах фланирует мимо и даже не замечает меня, шелушащуюся и с мальчиковой стрижкой. Долетают обрывки их болтовни — что-то насчет снять девок. Но здесь, за исключением меня, сплошь «золотые шестидесятые». Никого они не склеют, только наклюкаются от расстройства еще больше и сядут за руль — дай бог им по дороге домой никого не угробить.

Как и условились, я сижу в небольшом баре слева от входа, наблюдая, как ансамбль из престарелых пацанов музицирует перед такими же длинноседоволосыми слушателями, а те хлопают и топают и выуживают артритными пальцами дармовой арахис из чаш. Скелетообразные певцы, натянувшие блестящие смокинги на свои мощи, неторопливо и осторожно кружатся в танце смерти.