Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя - Лори Готтлиб

– Я не знаю, что еще вам сказать, – ответил он на мой восемьдесят седьмой вопрос по этой теме. – Видимо, нужно просто найти способ написать эту книгу, чтобы в следующий раз вы могли написать то, что хотите.

Потом он вытянул ноги и поднялся, сигнализируя, что наше время вышло.

Иногда психотерапевт намеренно «прописывает проблему» или симптом, который пациент хочет разрешить. Молодому человеку, который откладывает поиски работы, могут сказать, что ему не стоит искать работу; женщине, которая отказывается от секса с мужем, могут предложить не инициировать секс в течение месяца. Эта стратегия, при которой психотерапевт инструктирует человека не делать то, чего тот и так не делает, называется парадоксальной интервенцией. Ввиду сопутствующих этических дилемм психотерапевт должен отлично понимать, как и когда использовать парадоксальные указания. Но основная идея заключается в том, что если пациент верит, будто поведение или симптом находится вне его контроля, то добровольное совершение этого действия (когда есть выбор, делать или не делать), ставит эту уверенность под вопрос. Когда пациенты понимают, что они сами выбирают поведение, они могут разобраться в первопричине вторичных целей – неосознанных выгод, которые оно несет (избегание, протест, крик о помощи).

Но Уэнделл сделал не это. Он просто отреагировал на мои бесконечные жалобы. Если я приходила расстроенной, потому что мой агент снова утверждал, что у меня один выход – написать эту книгу или никогда больше не получить другой контракт, Уэнделл спрашивал, почему я не получила еще одно мнение – или не нашла другого агента. Я объясняла, что не могу искать других агентов, потому что мне нечего предложить им, кроме той неразберихи, в которой я нахожусь. Разные версии этого разговора повторялись с определенной периодичностью, пока я не решила за нас обоих, что есть только один путь – продолжать писать. Так я и продиралась сквозь главы, обвиняя теперь в своем затруднительном положении не только себя, но и Уэнделла. Конечно, я этого не осознавала, но моя обида всплыла через неделю после того, как я написала редактору, что не буду заканчивать книгу. Я всю сессию была словно на иголках и не могла поделиться с ним этим значимым событием.

– Вы злитесь на меня? – спросил Уэнделл, подмечая мой настрой, и меня словно осенило. Да! Я просто в ярости, сказала я ему. Знаете – я разорвала контракт на книгу, и плевать на финансы и последствия! Я обошла тюремную решетку! Учитывая мое непонятное состояние здоровья и вызванную им изнуряющую усталость, я хотела убедиться, что осмысленно проживаю отведенное мне «хорошее» время. Джулия как-то сказала, что наконец поняла смысл фразы «жить взаймы»: наши жизни буквально даны нам в долг. Не важно, что мы думаем в юности, ни у кого из нас нет всего времени мира. Подобно Джулии, я сказала Уэнделлу, что начала разбирать свою жизнь по кусочкам, вместо того чтобы идти по ней, как во сне; и кто он такой после этого, если советует мне собраться и дописать книгу? Все психотерапевты ошибаются, но, когда это случилось с Уэнделлом, я иррационально почувствовала себя преданной.

Когда я закончила говорить, он задумчиво посмотрел на меня. Он не стал защищаться, хотя мог бы. Он просто извинился. Он не смог, сказал он, понять что-то важное, происходящее между нами. Пытаясь объяснить ему, что я чувствую себя загнанной в угол, я заставила его чувствовать себя точно так же: загнанным, попавшим в ловушку. И в своей фрустрации, как и я в своей, он выбрал самый простой путь: да, ты облажалась – напиши эту чертову книгу.

– Сегодня мне нужно проконсультироваться насчет пациента, – говорю я.

Я рассказываю Уэнделлу, что у меня есть пациент, чья жена ходит к нему, Уэнделлу. И каждый раз, когда я прихожу сюда, я думаю, не та ли это женщина, которую я вижу выходящей из кабинета. Я знаю, что он не имеет права рассказывать мне что-либо о пациентке, но все же интересуюсь, не упоминала ли она имя психотерапевта своего мужа – мое имя – в его присутствии? И как нам справляться с таким совпадением? В качестве пациента я могу говорить что угодно о любом аспекте своей жизни, но я не хочу омрачать ее терапию знаниями о ее муже.

– Вы по этому поводу хотели проконсультироваться? – спрашивает Уэнделл.

Я киваю. Учитывая предыдущее фиаско, полагаю, он будет крайне осторожен с ответом.

– Что из сказанного мной будет полезно для вас? – спрашивает он.

Я думаю об этом. Он не может ответить на мой вопрос о том, не Марго ли это выходит из его кабинета перед моей сессией. Он даже не может подтвердить, что знает, о ком мы говорим. Он не может сказать мне, известен ли ему тот факт, что я работаю с мужем его пациентки. Он не может сказать, что Марго говорила и чего не говорила обо мне. И я знаю, что если бы разговор зашел о Джоне, Уэнделл повел бы себя как профессионал, и мы бы обсудили этот вопрос в контексте меня самой. Возможно, мне нужно узнать, правильно ли я сделала, рассказав ему об этой ситуации.

– Вы когда-нибудь задавались вопросом, хороший ли я психотерапевт? – спрашиваю я вместо этого. – Учитывая все, что вы здесь видели?

Я вспоминаю свое предыдущее «Я вам нравлюсь?», но в этот раз мой вопрос о другом. Тогда я подразумевала «Любите ли вы меня, как ребенка, любите ли мою нешаму?» Теперь я спрашиваю: «Вы воспринимаете меня как компетентного взрослого человека?» Разумеется, Уэнделл никогда не видел, как я веду сессии, никогда не курировал мою работу. Как он может выразить свое мнение? Я начинаю говорить это, но Уэнделл меня останавливает.

– Я знаю, что вы хороший психотерапевт, – говорит он.

Сначала я не понимаю. Он знает, что я хороший психотерапевт? На основании че… Ох! Значит, Марго думает, что их с Джоном дела налаживаются.

Уэнделл улыбается. Я улыбаюсь. Мы оба знаем, что он не может мне ничего сказать.

– У меня еще один вопрос, – говорю я. – Как нам минимизировать неловкость в такой ситуации?

– Возможно, вы только что это сделали, – говорит он.

И он прав. В парной терапии психотерапевты говорят о разнице между уединенностью (личное пространство, которое нужно любому человеку, находящемуся в здоровых отношениях) и скрытностью (которая проистекает из стыда и, как правило, губительна). Карл Юнг называл секреты «психическим ядом» – и после всех тайн, что я хранила от Уэнделла, хорошо, что эта последняя теперь разглашена.

Я больше не прошу консультаций, потому что правда заключается в том, что Уэнделл давал мне советы с самого первого дня; в том смысле, что психотерапия – это профессия, которой ты обучаешься на практике, работая не только психотерапевтом, но и пациентом. Это двойное ученичество, отсюда и идет поговорка, что психотерапевты могут провести своих пациентов не дальше, чем проходят сами. (Вокруг этой идеи ведется много споров: как и мои коллеги, я видела, как мои пациенты достигали высот, о которых я могу лишь мечтать. Но тем не менее неудивительно, что по мере того, как я исцелялась сама, я становилась все более искусной в ремесле исцеления других.)