Цена нелюбви - Лайонел Шрайвер

Однако я не верила, что ему нечего прятать, и, заметив на полке над компьютером стопку дискет, просмотрела их. Надписи четкими печатными буквами мало что проясняли: «Нострадамус», «Я люблю тебя», «D4-X». Чувствуя себя воровкой, я взяла одну дискету, а остальные положила так, как нашла их, и выскользнула за дверь.

Я прошла в свой кабинет и вставила дискету в компьютер. В странных надписях на диске А я не узнала обычные названия файлов, что меня разочаровало. Надеясь найти личный журнал или дневник, я не столько стремилась узнать сокровенные мысли Кевина, сколько убедиться в том, что, по крайней мере, у него есть сокровенные мысли. Не собираясь так легко сдаваться, я вошла в программу «Эксплорер» и загрузила один из файлов. На экране появился озадачивший меня «Майкрософт аут лук экспресс», но тут Селия позвала меня, ей понадобилась помощь. Я отсутствовала около пятнадцати минут.

Когда я вернулась, компьютер был мертв. Он отключился, чего никогда прежде не делал без команды. Я встревожилась, снова включила его, но ничего, кроме сообщений об ошибках, не появилось даже тогда, когда я вытащила дискету из дисковода.

Наверное, ты уже понял. На следующий день я отвезла свой компьютер на работу, чтобы техники с ним разобрались, и обнаружила гудящий офис. Не совсем ад кромешный, больше похоже на вечеринку, когда кончается спиртное. Редакторы трепались друг у друга в закутках. Никто не работал. Они просто не могли. Ни один компьютер не функционировал. Я почти с облегчением восприняла сообщение Джорджа о том, что жесткий диск моего компьютера заражен так сильно, что легче купить новый. Может, с уничтожением источника инфицирования, никто никогда не догадается, что вирус в компьютерную систему НОК занесла сама исполнительный директор.

Я дико злилась на Кевина за то, что он держал дома в качестве домашнего любимца современный эквивалент скорпиона, и несколько дней хранила дискету как улику, вместо того чтобы незаметно вернуть ее на полку. Однако, когда ярость немного утихла, мне пришлось признать, что не Кевин лично стер файлы моей компании и в катастрофе виновата я сама. Поэтому как-то вечером я постучалась в его дверь и, получив разрешение, вошла и закрыла ее за собой. Кевин сидел за столом. Экранная заставка, как обычно, бесцельно мигала: точка тут, точка там.

— Я хотела спросить тебя, — сказала я, постукивая пальцем по его дискете. — Что это?

— Вирус, — бодро ответил он. — Надеюсь, ты его не загружала?

— Конечно нет, — поспешно сказала я, обнаруживая, что лгать ребенку — все равно что лгать матери; щеки стало покалывать, как в тот раз, когда, потеряв в семнадцать лет невинность, я уверяла мать, что ночевала у незнакомой ей подружки. Мать все поняла. Кевин тоже. — Я хотела сказать, — скорбно поправилась я, — только один раз.

— Один раз и надо.

Мы оба понимали, что нелепо было влезать в его комнату и красть диск, которым я в результате погубила свой компьютер и парализовала свой офис, а потом врываться к нему и обвинять его в промышленном саботаже. Поэтому разговор продолжался спокойно.

— Зачем ты его хранишь? — вежливо спросила я.

— Собираю коллекцию.

— Разве не странно собирать такие вещи?

— Я не люблю марки.

Именно в этот момент я представила, что он сказал бы, если бы ты ворвался сюда, полный решимости выяснить, какого черта он хранит стопку компьютерных вирусов над своим столом: «Ну, по - еле того, как мы посмотрели «Молчание ягнят», я решил, что хочу стать агентом ФБР! И ты же знаешь, у них есть целое подразделение, которое выслеживает хакеров, распространяющих ужасные компьютерные вирусы,? Поэтому я изучал их и все такое, ведь я читал, какая это серьезная проблема для новой экономики и глобализации, и даже для обороны нашей страны!..» Лишив Кевина подобного спектакля — он собирает компьютерные вирусы, конец истории, ну и что здесь плохого? — я почему-то чувствовала себя польщенной.

— И сколько у тебя вирусов? — застенчиво спросила я.

— Двадцать три.

— Их трудно находить?

Он посмотрел на меня с прежней неуверенностью, но по какому-то капризу решил поэкспериментировать: поговорить со своей матерью.

— Их трудно поймать живыми. Они ускользают, кусаются. Надо знать, как с ними управляться. Я... как врач. Он изучает болезни в лаборатории, но не хочет заболеть сам.

— То есть ты хранишь их, чтобы уберечь от заражения свой компьютер.

— Да. Маус Фергюсон ввел меня в курс дела.

— Раз ты собираешь их, может, объяснишь мне... почему их создают? Я не понимаю. Ведь вирусы не дают никаких результатов. В чем интерес?

— Я не понимаю, что ты не понимаешь.

— Я понимаю, когда взламывают компьютер телефонной сети, чтобы звонить бесплатно, или крадут номера кредитных карт, чтобы пополнять свой счет. Но от этого компьютерного преступления никто не выигрывает. Какова цель?

— Это и есть цель.

— Не понимаю.

— Вирусы... они, ну, элегантны, что ли. Почти... чисты. Это... это как благотворительность, ясно? Это

бескорыстие.

— Но это не сильно отличается от создания вируса СПИДа.

— Может, кто-то его и создал, — учтиво сказал он. — Ты печатаешь на своем компьютере и идешь домой, и холодильник включается, а другой компьютер выплевывает твой чек. И ты спишь, и ты вводишь еще больше дерьма в свой компьютер... Все равно что быть мертвым.

— Так вот в чем дело... Почти как знать, что ты живой. Показать другим людям, что они тебя не контролируют. Доказать, что ты что-то можешь, даже рискуя арестом.

— Да, примерно так. — Кевин явно оценил мою речь. И я словно поднялась в его глазах.

— Понятно, спасибо за объяснение, — сказала я, вручая ему диск.

Я направилась к двери.

— Твой компьютер накрылся, не так ли?

— Да, накрылся, — печально сказала я. — Полагаю, я заслужила это.

— Послушай, если ты кого-то не любишь и у тебя есть его электронный адрес, просто дай мне знать.

Я засмеялась:

— Хорошо. Обязательно. Когда-нибудь. Их довольно много.

— Лучше предупреди, что у тебя есть крутые друзья.

«Так вот она, связь!» — изумилась я и закрыла дверь.

Ева

Дорогой Франклин,

Ну вот, опять вечер пятницы, и я собираюсь с духом перед завтрашним визитом в Чатем. Галогенные лампочки мерцают, как моя решимость остаться стойким солдатом и прожить то, что осталось от моей жизни, во имя какого-то не имеющего названия долга. Я сижу уже больше часа, пытаясь понять, что удерживает меня от капитуляции и особенно чего же я хочу от тебя. Думаю, и без слов ясно, что я хочу вернуть тебя; обширная корреспонденция — хотя это скорее респонденция, не так ли? — неоспоримое тому подтверждение. А еще что? Хочу ли я, чтобы ты простил меня? А если так, то за что именно?