До свидания там, наверху - Пьер Леметр

Это поражение сильно ранило его гордость.

Совершенно разбитый, испытывая отвращение, он сел за стол и снова открыл каталог, который он нечаянно смял. Он внимательно прочел длинное письмо, с которым мошенник обратился к мэрам городов и деревень. Ловкие, внушающие доверие, такие с виду бесспорные слова! Перикур задержался на доводе, который, вероятно, и обеспечил мошенникам успех: исключительная скидка, сама по себе очень привлекательная для скромного бюджета, что-то вроде нежданной прибыли… И даже дата, 14 июля, такая символическая…

Он поднял голову, протянул руку и справился по календарю.

Мошенники оставили клиентам мало времени на то, чтобы успеть прореагировать или попытаться узнать, с кем они имеют дело. Если заказчики, отправив заказ и задаток, получили должным образом заполненную квитанцию, то у них не было никаких оснований для беспокойства ранее 14 июля, даты окончания действия скидки. Сегодня двенадцатое. Это вопрос нескольких дней. Поскольку никаких подозрений до сих пор не возникло, мошенники, несомненно, смоются, только когда заграбастают оставшиеся авансы. Что до клиентов, то самые сообразительные или самые проницательные скоро попытаются проверить, не обманулись ли они со своей доверчивостью.

И что тогда будет?

Разразится скандал. Через день, два или три. А возможно, даже через несколько часов.

А что потом?

Газеты будут состязаться между собой в излиянии чувств, полиция будет стоять на ушах, а депутаты, оскорбленные за честь страны, завернутся в покрывало патриотической добродетели…

– Чушь, – пробормотал Перикур.

И даже если проходимцев все же отыщут и арестуют, ну, три-четыре года будет идти следствие, потом состоится суд, за это время все успокоятся.

Даже я, подумал он.

Мысль эта его не успокоила: завтра не в счет, страдает-то он сегодня.

Он закрыл каталог, разгладил его ладонью.

Жюль д’Эпремон и его подельники, когда их арестуют (если их когда-нибудь арестуют), уже не будут конкретными людьми. Они станут фактом действительности, знаменитостями, как это было с Раулем Виленом, как это происходит с Ландрю.

Отданные во власть всеобщей ярости, виновные больше не будут принадлежать своим жертвам. А он, Перикур, кого сможет он ненавидеть, когда эти бандиты станут достоянием общественности?

Хуже того, его имя окажется в центре судебного разбирательства! И если, к несчастью, он единственный, кто заказал памятник по индивидуальному проекту, не окажется ли он единственным, о ком будут говорить: глядите, вот он, тот самый, который вложил в дело сто тысяч франков и остался ни с чем! От этой мысли у него перехватило дыхание: ведь тогда он предстанет в глазах всех лохом, жалким простофилей. Он, успешный предприниматель, грозный банкир, позволил себя надуть по-крупному третьесортным мошенникам.

Он не находил слов.

Его слепило оскорбленное самолюбие.

В нем происходило что-то загадочное и бесповоротное: он хотел заполучить людей, совершивших это преступление, как редко чего-нибудь хотел в своей жизни, с таким безумным жаром. Он не знал, что он будет с ними делать, но он хотел их достать – вот и все.

Сброд. Шайка бандитов. Они уже покинули страну? Может быть, и нет.

Сможет ли он найти их раньше полиции?

Был полдень.

Он дернул за шнурок и велел позвонить зятю. Пусть приезжает.

Срочно.

Анри д’Олнэ-Прадель вошел в просторное помещение почты на улице Лувра около трех часов дня и выбрал скамейку, с которой мог видеть ряды почтовых ящиков на стене недалеко от монументальной лестницы, ведущей на второй этаж.

Ящик под номером 52 находился метрах в пятнадцати от него. Он сделал вид, что поглощен чтением газеты, но вскоре понял, что долго просидеть на этом месте ему не удастся. Прежде чем открыть ящик, жулики явно должны долго наблюдать, нет ли чего необычного, да и, конечно, вряд ли они приходят сюда средь бела дня, скорее с утра. Наконец теперь, находясь на месте действия, он понял, что влип в то, чего больше всего боялся: для мошенников сегодня гораздо более рискованно прийти забрать последние платежи, чем сесть на поезд, идущий на другой конец Европы, или на судно, направляющееся в Африку.

Они не придут.

А счет шел на минуты.

От этой мысли настроение у него испортилось.

Работники от него ушли, компаньоны кинули, тесть отступился, жена бросила, никакой перспективы перед лицом грозящей катастрофы… Он прожил три худших дня своей жизни до этого вызова в последнюю минуту: экстренно присланный курьер, написанные в спешке слова на визитной карточке Марселя Перикура: «Немедленно приезжайте ко мне».

Тут же он взял такси, приехал на бульвар Курсель, на втором этаже столкнулся с Мадлен… Как всегда, блаженная улыбка на губах – гусыня-несушка. По виду и не скажешь, что она помнит, как двумя днями раньше хладнокровно приговорила его.

– А, тебя отыскали, дорогой?

Казалось, она испытывает облегчение. Какая же скотина! Она отправила посыльного искать его прямо в постель Матильды де Босержан, остается только гадать, как она узнала, где он находился.

– Надеюсь, тебе не помешали получить оргазм? – спросила Мадлен. А так как Анри прошел мимо, ничего не ответив, она добавила: – Ах да, ты идешь к папе… Еще одно чисто мужское дело, какие вы порой несносные…

Затем она скрестила руки на животе и вновь вернулась к своему любимому занятию, которое заключалось в том, чтобы угадать, что это выпирает: коленки, пяточки или локоток; это маленькое создание юлило, как рыбка; она обожала разговаривать с ним.

По мере того как время шло, бесчисленные клиенты подходили к окошкам, открывались все почтовые ящики, кроме того, за которым следил Анри, он переходил с одного места на другое, со скамейки на скамейку, с первого этажа на второй, туда, где можно было покурить, наблюдая за первым этажом. Он томился от такого бездействия, но что еще делать? Он снова и снова проклинал старого Перикура, по вине которого беспомощно торчал здесь. При встрече ему показалось, что старик, должно быть, очень сильно сдал. Этот человек умрет за работой, бессилие сквозило во всем его облике: в опущенных плечах и в фиолетовых тенях под глазами… Признаки слабости стали заметны уже некоторое время назад, но, похоже, его состояние еще больше ухудшилось. В Жокей-клубе шептались о том, что после ноябрьского инцидента он уже совсем не тот. Доктор Бланш, просто настоящий сфинкс, и тот опускал глаза, когда речь заходила о Марселе Перикуре, – этим все сказано. И безошибочный показатель: на бирже некоторые акции его группы пошли на снижение. Правда, недавно они поднялись, но все же…

Сознавать, что Анри разорится до того, как старик отдаст концы, то есть когда будет слишком поздно, было невыносимо. Вот если бы он сыграл в ящик сейчас, а не через полгода или через год… Конечно же, завещание, как и брачный контракт, были блокированы прочно, но Анри нерушимо верил в свою способность получать от женщин то, что ему хотелось, – эту способность удалось опровергнуть только его жене (это уж чересчур!). Но если потребуется, он мобилизует все силы и с Мадлен быстро справится. А от состояния старика оторвет свой кусок, слово солдата. Какая трата сил! Он слишком многого хотел или слишком быстро… Прошлого не воротить, это так, но Анри был человеком действия, он не из тех, кто плачется.