Жизнь мальчишки. Книга 2. Люди и призраки - Роберт МакКаммон

Мы добрались до озера Саксон. Вода на поверхности была гладкой и спокойной. Ни малейшего намека на то, что покоилось на дне, но мы все отлично знали.

Встав на один из красных скалистых уступов, я засунул руку в карман и вытащил оттуда зеленое перышко. Отец помог мне привязать к нему бечевку с маленьким свинцовым шариком на конце. Сильно размахнувшись, я забросил перышко в озеро, и оно ушло под воду быстрее, чем вы произнесете «Данинадерк». Гораздо быстрее, я в этом уверен.

Я не нуждался в сувенирах, напоминающих о разыгравшейся здесь трагедии.

Отец стоял по одну сторону от меня, мама — по другую. Вместе мы были замечательной командой.

— Теперь все, — сказал я им.

И мы вернулись домой, где меня дожидались мои чудовища и волшебная шкатулка.

Закончилась долгая холодная зима, и я возвращаюсь домой.

Я еду на юг от Бирмингема по межштатной автомагистрали 65, по этой оживленной дорожной артерии, ведущей к главному городу нашего штата. Потом сворачиваю налево, на более узкую трассу 205 и еду, следуя всем ее изгибам, мимо сонных городков: Куперс, Рокфорд, Хиссоп и Коттедж-Гроув. Нигде теперь не видно знака, отмечающего поворот на Зефир, но я знаю дорогу и уверенно держу путь к дому.

В прекрасный субботний полдень, в самом начале весны, я еду не один. Рядом со мной сидит моя жена Сэнди, а сзади в бейсболке «Бирмингемских Баронов» и с бейсбольными карточками, разбросанными по всему сиденью, расположилось, свернувшись калачиком, наше «подрастающее поколение». Кто знает, может, когда-нибудь эти карточки будут стоить кругленькую сумму? В моей машине включено радио — прошу прощения, стереофоническая кассетная магнитола, — из динамиков льются звуки музыки группы «Tears for Fears»[37]. Мне кажется, что Роланд Орзабал — фантастический певец.

На дворе 1991 год. Вы можете в это поверить? Мы вплотную подобрались к рубежу нового столетия, чем бы это ни грозило миру — закатом или рассветом. По моему убеждению, каждый сам должен это решить для себя. Год 1964-й кажется теперь древней историей. Фотографии, снятые в том году «полароидом», давно уже пожелтели. Никто больше не носит такие стрижки и одежду, как тогда. Сами люди, как мне кажется, тоже изменились. И не только на Юге, но и повсюду. В лучшую или худшую сторону? Каждый решает сам.

Чего только ни случилось в мире с давно минувшего 1964-го! Подумать только! Такой стремительной, сумасшедшей карусели не могли вообразить даже завсегдатаи Брэндиуайнской ярмарки. Мы пережили Вьетнам — те, конечно, кому повезло, — эпоху лозунга «Власть цветам!»[38], Уотергейт и крах Никсона, аятоллу, Ронни и Нэнси, падение Стены и начало конца коммунистической России. Нам воистину довелось жить во времена смерчей и комет. И как реки текут в моря, так время течет в будущее. То, что нас может ждать в грядущем, поражает воображение. Но, как верно сказала когда-то Леди, невозможно понять, куда ты идешь, пока не осознаешь, где ты был прежде. Иногда мне кажется, что нам предстоит постигнуть еще очень многое.

— Какой чудесный день! — воскликнула Сэнди, откинувшись на спинку сиденья и глядя на проносящиеся мимо леса и луга. Я оглянулся на нее и в очередной раз усладил свой взор ее видом. В белокурых волосах моей подруги играл солнечный свет, как будто в них рассыпаны золотые цветы. Есть там и чуточку серебра, что мне тоже нравится, хотя Сэнди это немного расстраивает. У нее светло-серые глаза, уверенный и спокойный взгляд. Она может быть твердой, как скала, когда мне нужна сила, и мягкой, словно пуховая подушка, когда я нуждаюсь в утешении и покое. Вместе мы отличная команда. У нашей дочери глаза и уравновешенность матери, мои темно-каштановые волосы и неутолимая тяга к познанию мира. У нее острый орлиный нос моего отца и изящные кисти с удлиненными артистическими пальцами моей матери. По мне, так лучшего сочетания трудно и придумать.

— Эй, пап! — Бейсбольные карточки на мгновение забыты.

— Да?

— Волнуешься?

— Нет, — ответил я.

«Всегда говори правду», — напомнил я себе.

— Ну, может, чуть-чуть.

— Что там будет?

— Представить себе не могу. Мы уехали из Зефира в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году. Это было… ну-ка посчитай, сколько лет назад это случилось?

Молчание, продлившееся несколько секунд.

— Двадцать пять.

— Верно, как дождь, — согласился я.

Моя дочурка преуспевает в математике, она явно пошла в кого-то из родни со стороны Сэнди.

— Как же так вышло, что за все это время ты ни разу тут не был? Я хочу сказать, если ты так любил свой город…

— Я собирался сюда приехать несколько раз. Однажды я даже добрался до самого поворота на трассу шестьдесят пять. Но Зефир совсем не тот, что был раньше. Конечно, нет ничего удивительного в том, что в мире многое меняется… но Зефир я всегда считал своим домом, и мне больно думать, что перемены затронули его так сильно.

— И что же там изменилось? Ведь это по-прежнему маленький городок?

Я услышал, как снова зашелестели бейсбольные карточки, раскладываемые по командам и алфавиту.

— Не думаю, что там многое изменилось, — ответил я. — Авиабазу закрыли в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, бумажная фабрика на Текумсе прекратила работу еще через пару лет. Юнион-Таун значительно увеличился в размерах — в четыре или пять раз по сравнению с временами моего детства. Но Зефир… он стал меньше.

— Гм?

Внимание моей дочери уже отвлеклось на другое.

Я оглянулся на Сэнди, и мы улыбнулись друг другу. Ее рука нашла мою. Мы любили, чтобы наши руки были вместе. Впереди нас, вокруг Адамс-Вэлли, поднимались холмы, покрытые деревьями в желто-багровом пламени распускающихся почек. Кое-где уже появилась зелень, хотя апрель еще не начинался. Воздух за бортом машины был еще прохладным, но сияющее солнце обещало близость лета.

Как я уже упоминал, я и мои родители переехали из Зефира в Бирмингем в августе 1966 года. Отец, служивший в магазинчике скобяных изделий мистера Вандеркампа, первым почуял ветер перемен и решил тронуться в путь в поисках более сочных пастбищ. В Бирмингеме он отыскал себе работу: его взяли помощником менеджера в ночную смену на фабрику компании «Кока-Кола», в цех бутылочного розлива. Он стал зарабатывать вдвое больше, чем получал, когда развозил молоко. В 1970-м, когда его повысили до менеджера ночной смены, мы сочли, что наконец-то стали зажиточными. Это случилось в тот год, когда я поступил в Алабамский университет. Отец успел порадоваться моему диплому журналиста, прежде чем скончался от рака в 1978 году. Слава богу, он ушел легко. Мама горевала ужасно, я боялся, что потеряю и ее. Но в 1983 году во время морского путешествия на Аляску со своим церковным кружком мама познакомилась с вдовым джентльменом, владельцем конного завода в Боулинг-Грин, штат Кентукки. Через два года она вышла за него замуж и с тех пор живет вместе с ним. Он очень хороший человек и прекрасно относится к моей матери, но он не мой отец. Однако жизнь продолжается, и никогда заранее не знаешь, куда приведет незнакомая дорога.