Берзарин - Василий Скоробогатов

Теперь Зауэрбрух, как должностное лицо, проинформировал коменданта об участившихся случаях заболевания жителей дизентерией. Назвал очаги инфекции. Распространились случаи заболевания сыпным тифом. В госпитализации нуждались тысячи больных. И снова потребовалось вмешательство армейских медслужб. Заручившись поддержкой коменданта, профессор, получив полномочия и от магистрата, проинспектировал все окружные санитарно-лечебные учреждения города, назначил ответственных лиц в работе по ликвидации очагов инфекций.

При Берзарине почти все медицинские учреждения Берлина возобновили свою работу. Стали принимать и лечить пациентов 96 больниц, из них 4 детские, 10 родильных домов, 146 аптек, 6 пунктов скорой помощи, в которых работало 654 врача. Около 800 специалистов медицины в тот период занималось частной практикой.

В магистрат летели сигналы: не хватает врачей! Зауэрбрух предложил выход из положения. Он знал, что в ходе Берлинской операции в составе вермахта находились военные врачи. Некоторые из них сделали стойку «хенде хох!», а некоторых просто пленили. Теперь они томились недалеко от Берлина в лагере военнопленных. Выслушав Зауэрбруха и посоветовавшись с Жуковым, Берзарин отдал приказ, разрешающий освободить из плена врачей. Их обязали работать в берлинских лечебницах.

Сенсацией для горожан стало то, что 25 мая возобновились занятия в Государственной инженерной школе Гаусса. Пять дней спустя вернулись к занятиям дети и учителя общеобразовательных школ. Ребята не только делились между собой мыслями о пережитом в ходе боев, но и обсуждали итоги футбольных матчей между местными командами — футбольные поля ожили еще 20 мая. Некоторые школьники из верующих семей уже побывали на богослужениях в кирхах. Комендант снял все ограничения, установленные национал-социалистами в отношении религиозных конфессий.

В комендатурах трудились люди военные, и темп их деятельности не совпадал с темпом работы магистрата. Между комендатурами даже возникла некоторая состязательность в решении задач по программе «Берлин должен жить!». Поэтому порой появлялись берзаринские приказы с оценкой дел в городе. 21 мая на совещании в Карлсхорсте Берзарин высказывает свое неудовольствие и настаивает на использовании всех возможностей непрерывного улучшения состояния города.

А началось всё с приказа от 3 мая 1945 года № 8. Генерал Н. Э. Берзарин излагает в нем неотложные меры по улучшению обеспечения города электроэнергией, указывает на недостатки в работе городских транспортных средств, систем водоснабжения и коммунальных служб, в том числе бань и прачечных. В приказе названы фирмы, обязанные заниматься этой работой, им выдаются необходимые материальные ресурсы. Органам берлинского самоуправления, комендатурам стало работать намного легче с тех пор, как в городе появились средства массовой информации.

На другой день после первого официального заседания Берлинского магистрата вышел первый номер городской газеты «Берлинер цайтунг» с немецкой ответственностью. Трансляции Берлинского радио стали звучать с утра до поздней ночи, как всегда.

22 мая открылись двери для посетителей-клиентов во всех почтовых конторах. Во все концы страны пошли письма, открытки, бандероли, другие почтовые отправления.

Конторы, учреждения, предприятия и организации работали по московскому времени.

Заявление И. В. Сталина в Кунцевский райком ВКП(б)

Еще месяц назад Берлин жил по законам и ритмам нацистского Третьего рейха — он был его столицей, «гауптштадтом» Гитлера. Темную ночь сменило утро нового дня. Точнее — не дня, а эры. Провозвестниками новой эры стали русские люди, победившие власть тьмы и насилия.

Намерения новых властей прекрасны, вдохновляющи. Но в чем состоит их философия? Их идеология? Какую цель имеют новые власти?

Взоры населения обратились к партиям. Прежде всего к коммунистической и социал-демократической. Они лидируют в обществе. Они подверглись жестоким репрессиям со стороны нацистов, хотя и не в равной мере.

Встречи, съезды, собрания, конференции… Волнуется интеллигенция. Она, интеллигенция, духовный вождь нации. Этот «вождь» осрамился при нацизме, потянувшись к кормушкам, расставленным фюрером и Геббельсом. Теперь пришлось каяться. 3 июня в Берлине было созвано собрание, посвященное памяти репрессированных, жертвам фашизма. Разный люд собрался. На нем присутствовал Н. Э. Берзарин. На участников встречи большое впечатление произвела речь вице-бургомистра Андреаса Гермеса. Он, познавший оковы концлагеря, где нацистский «народный трибунал» вынес ему смертный приговор, говорил о недопустимости измены гуманистическим идеалам. Гермес, выражая мнение своей партии ХДС, назвал покаяние основой будущего строительства новой жизни.

Покаяние! С этого, конечно, надо начинать. А дальше? Дальше власть надо употреблять ради развития нравственности, духовности.

…В конце мая офицерам войск 5-й ударной армии разрешили уйти из казарм и снимать жилье у горожан, в первую очередь семейным. У меня семьи не было, однако я тоже ушел в город, найдя себе комнату в доме на Риттерштрассе. Владелица этого пятиэтажного дома, дама лет шестидесяти, охотно приняла меня в число квартиросъемщиков, поскольку я предложил хозяйке расплачиваться продуктами питания. Принес пять килограммов муки, кило сахара. И в придачу — пять кусков мыла для соблюдения гигиены.

Жил я на «хозяйском», первом этаже (у немцев с него начинается счет; тот этаж, который мы считаем первым, у немцев называется нижним и в счет не идет). Тогда же в соседней комнате поселился молодой немецкий репортер, принятый на работу в радиовещательный центр. Звали его Эрвин Хёпке. По вечерам я стал приглашать его к себе на огонек. У меня было чем его приветить. Полковой отдел продфуражного снабжения выдавал офицерам дополнительное питание: кофе, сахар, кондитерские изделия, масло. Мы с Эрвином подружились. Он немного говорил по-русски, а читал свободно.

Эрвин, принадлежа к репортерскому корпусу, по долгу службы бывал в Карлсхорсте на встречах и брифингах. Он был в курсе новостей политической и культурной жизни. От него я узнал, что 17 июня состоится партийная конференция социал-демократов. В ней будет участвовать Отто Гротеволь. Социалисты согласились тесно сотрудничать с КПГ, которая уже обнародовала свой программный документ — воззвание, где провозглашалась цель уничтожения остатков гитлеризма и установления в стране демократического строя. Берлин должен быть образцом совместной работы всех антифашистов! Должен быть… Только вот городская организация СДПГ колебалась. Эрвин пояснил мне: «Там окопались “меньшевики” — Эрнст Рейтер, Франц Нейман, Отто Зура… Эта американская фракция будет ставить палки в колеса». Я не стал слушать дальнейших рассуждений Эрвина, заметив: «Пошли они подальше!» Меня больше интересовали театральные афиши на столе Эрвина.

Одну афишу Эрвин принес из ратуши Шёнеберг, она возвещала о концерте в Гражданском зале. Камерный оркестр под управлением Ганса Бенды дирижировал первыми публичными выступлениями артистов. Первая ласточка! Их будет много. В газете военных властей «Теглихе рундшау» есть информация о встрече Берзарина с театральными работниками — с Эрнестом Легалем, Густавом Грюндгенсом, Виктором де Кова. Они обсуждали вопрос открытия Немецкого театра на улице Шуманштрассе. И 10 июня город запестрел афишами — там премьера. Одна такая афиша красовалась на стене комнаты репортера. Рядом с ней висела другая афиша — в Штёглице, в «Титания-паласте» 26 мая состоялся первый концерт оркестра Берлинской филармонии с дирижером Лео Борхардом. А 27 мая зрители, в том числе и мой приятель Эрвин, увидели первое послевоенное представление в театре «Ренессанс».