Вид с дешевых мест - Нил Гейман

Она поет как ангел и отжигает как рыжий бес.

Она – маленькое чудо.

Она – мой друг.

Понятия не имею, где меня носит, когда я так нужен. Надеюсь, тыквенное мороженое не успеет растаять, пока я это выясню…

Я написал это для буклета к турне Тори Амос Under the Pink в 1994 году.

Интересное вино: Тори Амос

Я еду на поезде через Америку и любуюсь той ее стороной, которую она предпочитает просто так не показывать: целый мир на неправильной обочине – мир ветхих рубероидных хижин, брошенных машин и заколоченных досками домов. Прямо сейчас я где-то в северном Техасе; поезд несется через болото, вверху кружит орел, свет играет на пыльной листве. Я слушаю, как Тори путешествует на Венеру и обратно[95].

Она поет Suede, и музыка клубится вокруг ее голоса, как водовороты в болотистой реке. «Всем известно, ты можешь наколдовать что угодно лунной тьмою…». Песня похожа на черный шоколад и дровяной дым – переливающаяся, далекая, тайная. Она поет Suede…

Снаружи слишком жарко, но, кажется, я уже снова могу представить себе зиму. Лето гниет в знойной дымке, как залежалый персик. Альбом играет по новой, и еще раз, и еще…

Помню, как первый раз я слушал эти песни в начале лета. Я отправился на денек в Дартмур, навестить друзей. (Прерафаэлитский коттедж Терри[96] с его волшебной кухней и остроумными сентенциями, записанными золотом на всех поверхностях; дом Фраудов[97], еще более иномирский от того, что их самих там не было, – только картины Брайана да эльфийские куклы Венди улыбаются и зыркают на тебя из всех углов этого смахивающего на концертину мира-лабиринта). В «Маршн Студиос» в конце дня я ввалился, как бездомный щенок в поисках конуры.

Сейчас за окном показывают: стену из красной глины, утыканную сотнями стеклянных бутылок; сиденье, выдранное из школьного автобуса, – стоит себе одиноко под деревом; сосны, ивы и целую чащу дикой жимолости.

– Что это за вино? – спросил я Тори той ночью, когда в мире было темно и тихо.

– Я пришлю тебе бутылочку, – сказала она.

Красное вино оказалось превосходное – нежное и мудрое.

Мы секретничали на диване: я рассказал ей про баку, про лису и монаха; она сыграла мне новый альбом, открыла его тайны, поведала истории и Lust, и Bliss, извинилась за то, что микс сырой (я этого не услышал, но поверил ей на слово), а я откинулся на спинку и слушал…

Интересное вино придало мне экспансивности. Я уже представлял историю, которую про него напишу: это будут сказки про каждую из двенадцати песен в виде описаний двенадцати воображаемых альбомов.

Это диск суперхитов, сказал я ей, и он из альтернативной вселенной.

Ну, разумеется, ответила она, так и есть.

Та ночь вполне могла длиться и тысячу лет – по году на каждый океан – и под конец ее я там же, на диване, заснул, мягкий, как тряпичная кукла, от превосходного красного вина. Мне снились восьмидесятые во всей их славе. Интересно, почему я тогда-то ее не замечал?

Я все еще в пути. Сейчас мы едем сквозь внезапную грозу в горах Нью-Мексико… потом начинаются величавые калифорнийские поля с ветряками и холмы – они как бы дают понять, что мы покинули реальную Америку и вступаем в страну фантазии.

Я вам непременно расскажу свой сон про Счастливое Привидение и про то, как она улыбнулась и сказала:

– Я в курсе, что я умерла, но с чего вокруг этого такой шум поднимают – ума не приложу!

И про то, как именно она улыбнулась, – тоже. Однако мы уже въезжаем в Лос-Анджелес, а значит, пора кончать с писаниной.

Я до сих пор пьян интересным вином, которое отведал несколько месяцев тому назад, смотавшись на Венеру и обратно.

Введение к буклету концертного тура Тори Амос To Venus And Back (1999).

Flood: двадцать пять лет выпуску альбома группы They Might Be Giants

Скажем прямо, я был уже слишком стар, чтобы всерьез воспринимать музыку (так я, по крайней мере, думал); слишком стар, чтобы меня изменил какой-то там альбом, и уж подавно слишком стар, чтобы покупать синглы.

Мне уже стукнуло двадцать восемь, когда по дороге в аэропорт Гатвик я услышал по радио Bird-house in Your Soul, и это изменило всю мою жизнь. В том-то и странность: я вообще-то не слушал музыкальное радио. И тогда, и сейчас это были либо кассеты, либо уж «Радио 4»[98]. Но тут по дороге играл именно музыкальный канал, и там передавали Bird-house in Your Soul, и я поставил себе в уме галочку и запомнил название группы – They Might Be Giants, совсем как тот фильм, где Джордж Скотт воображает, будто он Шерлок Холмс (название взялось из разговора о Дон Кихоте, который сражался с мельницами, думая, что это великаны… – и что если он был прав?).

Вернувшись в Лондон, я отправился прямиком в магазин дисков и купил все, что у них было этой группы (Lincoln и They Might Be Giants). Bird-house in Your Soul у них не было. А Flood вообще тогда еще не вышел.

Что мне сразу понравилось в этой команде, так это что они рассказывали сказки. Слова у них составлялись вместе так, что между ними оставались дыры – и заполнить их предстояло мне, если я хотел знать, что там происходит. Волей-неволей я сам оказывался частью песни.

Я позвонил Терри Пратчетту, который тоже любит сказки, и сказал, что нашел нечто такое, что ему понравится даже больше шоколада. Shoehorn with Teeth стала лейтмотивом автограф-тура «Добрых предзнаменований».[99] Как следует понервничав, мы, бывало, пели ее хором. А нервничали мы тогда много.

Я даже купил Birdhouse… на сингле – первый CD-сингл, который я вообще в жизни купил. Еще там был Муравей, ползущий вверх по чьей-то спине ночной порою.

Flood-ом я обзавелся, стоило ему только попасть в магазины. Вразрез со старой традицией группы, он звучал не так, будто его записали на коленке, в чьем-то чулане. Там были приглашенные инструменталисты, пышный звук, странные сэмплы… Нет, это все равно оставались They Might Be Giants, но на сей раз великаны вышли как-то покрупнее.