Бремя прошлого - Элизабет Адлер

– Вы имеете в виду – сказать ей? Вы, должно быть, рехнулись. Она убьет меня вместо вас.

Нэд улыбнулся:

– Разве не для этого существуют антрепренеры?

Дэн провел четыре месяца в больнице и выехал оттуда в инвалидной коляске. Еще четыре или пять месяцев ушло на разработку суставов и на тяжелые тренировки, прежде чем он снова смог ходить, но и то только с палкой. Его закадычные друзья и коллеги, а также отдавшие за него свои голоса жители Норт-Энда печально качали головами, видя его хромавшим с палкой в руках.

– Подумать только, такой приятный молодой парень, – с симпатией говорили они, – такой красивый и удачливый…

Финн прочитал о разводе в газетах. Он не мог не заметить этого сообщения, оно пылало на первых полосах всех скандальных листков города с изображением прекрасного лица Нэда Шеридана, заклейменного негодяем, отбившим чужую жену. Фотографии Лилли в газетах не было, хотя упоминалось, что речь идет о госпоже Адамс, богатой бостонской вдове, вышедшей замуж за Дэна.

Он бросил газеты в корзину для бумаг и обхватил голову руками, думая о Лилли и о своем брате, ставшем калекой в той глупой пьяной драке. Дэн не пожелал его видеть.

Лилли обожала своего сына, почти подавляя его своей преданностью и материнской заботой. Он был милым мальчиком, правда, чуть больше, чем надо, замкнутым и как-то утонченно красивым. Но невольно возникал вопрос, действительно ли он был таким утонченным, или же Лилли только хотелось видеть его таким. Она посвящала ему все свое время, никогда не забывая о будущем, следила за его обучением, и, разумеется, у нее не было сомнений в том, что он будет учиться в Гарварде. Но даже при всем этом мальчик не мог заполнить всю жизнь женщины, в особенности долгими ночами, и Лилли мучило одиночество и чувство вины.

Пытаясь искупить свою вину в собственных глазах и перед лицом Господа, она снова занялась благотворительностью. Вы помните о тех десяти тысячах в год, которые Адамс передавал в помощь бедным ирландским женщинам Норт-Энда? Лилли увеличила размеры этой помощи. Теперь, вспоминая о том, как ее мать носила корзины с едой больным и нуждавшимся крестьянам, она надевала простое платье и отправлялась в больницы, школы и бесплатные столовые, чтобы решить, как следует распределять ее благотворительные пожертвования. Ирландцы ее любили. Лилли была знатной леди, и они это понимали, но она не важничала и вникала в их дела. Ее главной заботой было образование, так как она знала, что без него дети этого нищего гетто будут обречены так же, как их родители. Она приводила к ним учителей, платила за обучение и считала своим личным достижением каждый случай поступления кого-нибудь из «ее детей» после школы в колледж.

Задыхаясь от летней жары в Бостоне, она купила загородное имение на северном берегу Лонг-Айленда, в районе, прилегавшем к Манхэттену, известном под названием «Ирландский канал»; там находились имения многих богатых ирландцев. Она назвала его «Фермой Адамс», переехала туда с Лайэмом и прислугой и стала принимать у себя в доме соседей.

Разумеется, это не была ферма в полном смысле слова. Где-то на краю участка в пятьдесят акров был курятник, чтобы в доме всегда были свежие яйца, на огороженном участке жил осел, составивший компанию принадлежавшему Лайэму пони, и, к ее радости, она наконец-то обзавелась конюшней, заполнив ее отличными лошадьми, каких только можно было купить на деньги Адамса. Она разъезжала верхом по своим пятидесяти акрам вместе с шестилетним Лайэмом, правившим своим пони, и снова чувствовала себя счастливой и свободной. Но никогда не позволяла себе забыть об угрозе Финна.

Лилли было немного за тридцать, и ее все еще называли красавицей. Она всегда превосходно одевалась, будь то поездка верхом по лесам или званый обед, а когда принимала гостей, то была первоклассной хозяйкой.

Она прочитала в «Бостон геральд» о том, что Дэн продал свой дом в Бэк-Бэй и построил особняк под Вашингтоном, в Мэриленде.

Говорили, что, то был миниатюрный Белый дом и что Дэниель баллотировался в сенат. Говорили также, что он в то время часто оставался в своей инвалидной коляске из-за старой травмы спины, и глаза ей застилали слезы при воспоминании о том роковом вечере, и ей, как всегда, хотелось повернуть время вспять. Она вспоминала, как ее раздраженная мать повторяла ей снова и снова: «Если бы только, если бы только», Лилли, – твердила она. – Эти слова история твоей жизни. И когда ты только поймешь, что такой вещи, как «если бы только», не существует. Ты сделала то, что сделала, и это твоя собственная ошибка». И Лилли с грустью подумала, что, когда она умрет, слова «Если бы только…» следовало бы вырезать на ее надгробном камне.

Они вернулись в Бостон, и однажды вечером ее удивил звонок в дверь. Лилли сидела в малой гостиной на втором этаже, пытаясь убить время вышиванием по канве цветной шерстью. Лайэм готовился ко сну. Вошла горничная и сказала, что ее хочет видеть какой-то молодой человек.

– У него такой неопрятный вид, – виновато сказала она, – что я оставила его у входа. Говорит, что его зовут Джон Уэсли Шеридан, мэм, – добавила она.

– Шеридан! – повторила потрясенная Лилли.

– Он крупный парень, мэм, лет шестнадцати, как мне показалось.

Лилли поняла, что ее самый ужасный кошмар претворялся в реальность. К ней явился ее сын. Она подбежала к окну и устремила взгляд на улицу, но там никого не было видно.

В испуге Лилли уверяла себя, что у нее нет ничего общего с этим мальчиком. Для него не было места в ее жизни. Он был в прошлом. Перед ее глазами всплыло безжалостное лицо Роберта Хатауэя, и она вспомнила его тело на своем, его жесткие руки, а потом боль и унижение. Ей хотелось завыть! Она снова повторяла себе, что плод такого союза не имеет права на мать.

– Передай этому мальчику, что я не знаю, кто он такой, и не хочу его видеть, – приказала она горничной.

Голос ее дрожал, и горничная посмотрела на нее с тревогой.

– Передай ему то, что я сказала, – прошипела она, – и проследи за тем, чтобы он ушел, иначе я позову полицию, и его арестуют.

Перепуганная девушка выбежала из комнаты на лестничную площадку.

Там, перегнувшись через перила, стоял Лайэм и смотрел в вестибюль.

– Что там за мальчик? – с любопытством спросил он.

На него пристально смотрел мальчик Шеридан. Он сам вошел в вестибюль, хотя горничная и просила его подождать на улице; она быстро побежала вниз, боясь, как бы он чего не стянул. Лайэм последовал за нею. Мальчик ждал с какой-то странной слабой улыбкой на губах.

Он посмотрел на Лайэма.

– Ты кто такой? – грубо спросил он.

– Я Лайэм Портер Адамс. А ты кто?

– Э, Портер Адамс?

Мальчик небрежно прошелся по вестибюлю, заглянул в библиотеку, отмечая про себя богатую меблировку.