Бесконечная империя: Россия в поисках себя - Владислав Иноземцев

Иначе говоря, мы полагаем, что следование России в имперской парадигме является однозначно тупиковым — империи вымерли, и это должно было бы заставить всех нас задуматься о том, почему это произошло и не стоит ли привести наши представления об оптимальном в соответствие с реальностью.

Собственно, именно тут и начинаются вопросы, на которые мы не можем дать ответа, но которые хотим поставить как направления возможных будущих исследований для экспертов и как повод задуматься о перспективах страны для политического класса.

Два пути имперского развития, которые легко отмечаются в истории, — тот, который мы назвали «пульсирующим», и тот, который можно назвать «непрерывным расширением», — заметно отличаются друг от друга. С точки зрения устойчивости империи, ее военно-политической мощи и даже ее цивилизаторского потенциала вполне можно предположить, что стратегия «расширения» является более эффективной. С точки зрения формирования национальной идентичности, создания источника постоянного развития, перехода от экстенсивного к интенсивному принципу организации экономики и управления «пульсирующий» вариант несравненно более удачен. Основная проблема расширяющейся инклюзивной империи состояла и состоит в том, что идентичность метрополии постепенно «перетекала» в более широкие общности, «растворяясь» в них; итогом становилась невозможность «переформатирования» империи в нечто более современное. Постоянно расширявшиеся империи зачастую порождали важные символические ценности (и чем медленнее они расширялись и заметнее изменяли социальные порядки на присоединяемых территориях, тем эти ценности оказывали большее влияние на последующую историю), но именно эти нематериальные продукты и становились их единственным наследием. Римская империя неузнаваемо изменила самый динамичный регион тогдашнего мира, предложила многие важнейшие технологические новации, приняла в качестве официальной и распространила на огромной территории новую религию — но всего через 300 лет после своего расцвета ушла в историю. Советский Союз революционизировал евразийское пространство, в конце XIX века бывшее одной из самых отсталых окраин Европы, во многом изменил облик всей планеты, предложив качественно новую социально-экономическую модель, продемонстрировал впечатляющие производственные и технологические достижения — и исчез с карты мира через 30 лет после своих самых выдающихся свершений. Россия сегодня, на наш взгляд, повторяет ошибки этих двух империй: она не пытается задуматься о консолидации метрополии, о модернизации системы отношений между центром и провинциями, о пересмотре ориентиров развития, об эффективной экономической (а не военной) конкуренции с восходящими центрами хозяйственной и политической мощи. История не дала «первому Риму» передышки, в течение которой можно было попытаться переродиться; он пал, окруженный и теснимый врагами, противостоять которым у него не было возможности, — но к «третьему Риму» судьба гораздо более благосклонна: страна с завершения холодной войны не сталкивается с серьезными внешними вызовами и могла бы посвятить три десятилетия определению оптимального пути развития, однако категорически отказывается о нем задуматься.

Русь, Московия и Россия на протяжении своей более чем тысячелетней истории демонстрировали исключительную способность реагировать на возникающие вызовы. Продуктом таких реакций во многом и стала имперская сущность русского государства и имперские синдромы русского общества. Если нынешняя российская империя продолжит инерционное движение и придет в окончательный упадок, она лишь повторит путь многих империй прошлого; если она найдет в себе силы отринуть имперскость и трансформироваться во что-то более современное, то продемонстрирует гибкость и живучесть, несравнимую с любой другой политической общностью, существовавшей в рамках европейских культурных традиций на протяжении последних 3000 лет.

Мы не знаем, что нужно сделать для этого. Может ли помочь новая национальная идея, призванная сформировать единую гражданскую нацию «по образу и подобию» Соединенных Штатов? Наверное, да — но Россия исторически сложилась как государство, построенное сверху, а этот метод его формирования загнал внутрь получившейся конструкции такое количество национальных, религиозных и региональных противоречий, что преодолеть их вряд ли возможно. Можно ли рассчитывать на позитивный эффект федерализации с предоставлением территориям большей автономии? Звучит это очень привлекательно — но истории неизвестны случаи подобного постимперского транзита; как правило, попытки дать больше суверенитета провинциям заканчиваются более или менее мирным роспуском империи. Можно ли пойти на еще более радикальную меру и распустить империю, предложив отдельным независимым территориям реинтегрироваться на тех условиях, которые они сочтут для себя приемлемыми? Опять-таки, ничего подобного ранее не предпринималось, и надежды на успех в таком предприятии, принимая во внимание крайнюю неравномерность экономического развития российских регионов и их национально-религиозную пестроту, не могут быть слишком большими. В чем состоит выход, сегодня, нам кажется, никто не знает; очевидным является лишь то, что предпринимаемые нынешними властями консервация и укрепление пусть и давно себя изживших, но знакомых политических и хозяйственных структур указывают в том числе и на боязнь разрушения сложившейся системы. Конечно, такая консервация не может быть бесконечной; она не предотвращает, а оттягивает новый политический взрыв — но пока никто не может предложить альтернативы, ни власть, ни, как нам кажется, оппозиция, которая слишком часто рассматривает устранение правящей кремлевской верхушки как необходимое и достаточное условие для появления «прекрасной России будущего». Это напоминает нам прежде всего наивность «прорабов перестройки», искренне проповедовавших демократизацию и гласность в качестве инструментов решения всех проблем, с которыми сталкивался СССР в его поздние годы.

Все, что мы пытались обобщить в нашей книге, подсказывает только одну необходимую меру: серьезное переосмысление границ и основных черт имперской метрополии — самого неясного, что есть сегодня в России. Сам факт того, что эпоха империй ушла в прошлое, означает только одно: спокойного будущего у нынешней России не будет. Процессы деструкции не закончены — прежде всего потому, что современные границы страны являются произвольными, а не историческими, а также еще и потому, что на протяжении последних 30 лет они поддерживались сугубо имперскими методами, какими управлялось и все государство. Неизбежное крушение нынешнего политического режима, несомненно, запустит серьезные центробежные процессы или, по крайней мере, станет сигналом к радикальному ограничению полномочий Москвы, которая показывает себя крайне неэффективным «менеджером» поселенческих колоний и прочей имперской периферии. Именно поэтому необходимо заранее определиться в том, что есть Россия в ее понимании начала XXI века (ведь уже сегодня ясно, что у нее мало общего с той Россией, что появилась в XVII веке прежде всего в ходе реинтеграции многих частей Руси, до того времени не находившихся под контролем Москвы) и до каких территориальных пределов она может сократиться, не потеряв при этом своей исторической идентичности.

В последнее время в отечественной литературе широко используется понятие «исторической», или «большой» России. Границы ее понимаются по-разному (в 2012 г. В. Путин высказался о «большой России, сложившейся в своей основе еще в XVIII веке»[1023], в то время как большинство даже умеренных российских националистов предпочитают говорить о границах, совпадающих с ареалом расселения «русского народа» в начале ХХ века («исторически Россия включает в себя Малороссию, Белоруссию, Новороссию, Латгалию, большую часть Казахстана с частью Русского Туркестана, а также области расселения казаков на Кавказе»[1024]). Однако сегодня эти две точки зрения во многом слились (тот же В. Путин называет Советский Союз «исторической Россией»[1025]). На наш взгляд, такие постановки вопроса исключительно опасны в сегодняшней ситуации. Вместо того, чтобы определить пути неизбежного отступления, они, скорее, зовут на новую «реконкисту», которая, как мы пытались показать выше, выглядит совершенно нереалистичной. Безрассудство подобного курса обусловлено не только отсутствием ресурсов для нового имперского расширения; речь должна идти также и о том, что оно (даже в случае с Крымом) никогда не будет международно признано и таким образом заложит мину даже под нынешней российской государственностью, многократно увеличив шансы на сецессию не только вновь присоединенных, но и ранее находившихся в составе Российской Федерации территорий. Более важной задачей является, на наш взгляд, глубокое переосмысление «исторической России» в направлении установления того реального core, который отражал бы «исходную метрополию», внутри которой могла бы сложиться, наконец, нация, лежащая в основе нового устойчивого государства. «Историчность» России должна определяться, скорее, ее раннеимперскими пределами, чем территорией максимального расширения. История империй учит тому, что идентификация создавшего империю народа со всем ее населением — самый верный рецепт и для уничтожения империи, и для национальной катастрофы общества, которое ее построило. Как отмечал Е. Гайдар, «если мы не извлечем уроки из того, что произошло с нашей страной и с другими империями в ХХ веке, то можем стать угрозой миру — и это самое страшное, что может случиться с Россией»[1026].