Дети Бога - Мэри Д. Расселл

К этому моменту Шетри Лаакс исполнил вечерние песни все десять раз. Это было, причем вовсе не случайно, точным числом дней, которые он вел на север свой маленький отряд, составленный из женщин и детей.

Независимо от того, что думал его обиженный племянник, Шетри Лаакс никогда не стремился ни к чему, кроме тихой жизни фармацевта, специализирующегося на канонах Сти. В самом деле, до того мига, когда послушник известил Шетри Лаакса, что к воротам только что подошли его второрожденная сестра, Та'ана Лаакс у Эрат, и все ее домашние, он имел весьма смутное представление о восстании, бушевавшем на юге, и, конечно, совсем не ожидал, что это каким-то образом его затронет, — вблизи этих мест разрешалось бывать лишь руна, призванным на военную службу. Адепты вроде Шетри жили скромно, провизию им регулярно поставляли родичи, а иногда запасы провианта пополнялись подношениями тех, кто надеялся, что их болезни признают ненаследуемыми или увечья сочтут достаточно легкими, чтобы не подвергать жестокому обращению. Бывало, что вдовы покупали себе право подготовиться к безмятежной смерти, присутствуя при водном ритуале. Во всем остальном адепты были предоставлены себе, и это полностью устраивало Шетри.

— Наш брат Нра'ил погиб в сражении, — без преамбулы сообщила Та'ана, когда десять дней назад он назвал ей себя в приюте для визитеров. — Все его люди убиты. И мой муж — тоже.

Некоторое время Шетри безмолвно смотрел на нее, все еще надеясь, что сестра и ее свита окажутся необычно убедительной галлюцинацией. «Зачем ты говоришь мне это? — подумал он. — Уходи».

— Я не могу путешествовать одна, — настойчиво продолжила Та'ана, несмотря на то обстоятельство, что сюда она добралась, обойдясь без сопровождения взрослых родичей. — Север хорошо защищен. Твой долг доставить нас туда.

— Это невозможно, — пробормотал Шетри, едва способный говорить.

Он вскинул когти, окрашенные пигментом согласно церемонии, от которой Та'ана его оторвала. Шетри лишь недавно овладел всеми основами канона и пока не выработал сопротивляемости к ингалянтам, используемым во время водного ритуала.

— Действие снадобий продлится несколько дней, — сказал он, моргая.

Та'ана пахла дымом и носила запачканную вуаль, спадавшую к ее ногам; ткань была прошита серебряными нитями, а кромку украшал сетчатый узор, который, почудилось Шетри, шевелился.

— Они вызывают нарушение зрения, — сообщил он.

— Это твой долг, — повторила она.

— А в чем долг брата твоего мужа?

— Он мертв, — сказала Та'ана, не обременяя Шетри лишними деталями или оберегая от них себя: ее спокойствие было хрупким. — Теперь ты регент моего сына. Больше никого нет. Пока Атаанси не выучится, доспехи твои.

— Я уже достаточно взрослый, — с рефлекторной свирепостью подростка огрызнулся Атаанси, — Это оскорбление. Я буду с тобой драться, дядя!

Развернувшись, Та'ана влепила ему затрещину, чем ошеломила всех троих: себя, сына, брата. Нарушив тишину судорожным вздохом, Атаанси начал всхлипывать.

— Держи себя в руках, — велела Та'ана, вновь обретя голос. — Если уступишь дорогу, другие сделают то же самое. Иди, посиди с сестрой.

Затем, еще больше шокировав адептов, наблюдавших за ними со стороны, она обеими руками подобрала вуаль и подняла ее, чтобы без препон посмотреть на своего последнего брата.

— Соберись! — резко сказала она. — Разве я оставила бы мой дом, если бы там остался хоть кто-то живой, чтобы защищать мою честь? Ты регент, Шетри, — произнесла Та'ана тоном, который он вынужден был счесть убедительным. — Доспехи в повозке.

Поэтому Шетри отложил в сторону штатскую серую мантию и призвал на помощь навыки, которые равнодушно приобретал в дни своего обучения, будучи юным рештаром не слишком почтенного ранга. Было ли это из-за снадобья или от неподдельной забывчивости, но он не мог сообразить, как надеть доспехи. Атаанси — униженный, с глазами, красными от слез, — нашел утешение в презрении, переворачивая сияющие пластины лицевой стороной кверху для своего злосчастного дяди, чем очень потешал безмолвную рунскую служанку, застегивавшую пряжки.

— Нам придется идти. Надень сапоги, — сказала Та'ана, пока Шетри сражался с нагрудником, Судоходные реки к югу от Мо'арла сейчас полностью контролировались рунскими мятежниками. — И прихвати мазь от ожогов.

Шетри был слишком одурманен, чтобы спорить, доказывая, что обойдется без сапог: он каждый день подолгу бродил, собирая психотропные травы и минералы, необходимые для пигмента; и ему не пришло в голову спросить, у кого ожоги.

Все еще видя вокруг каждого объекта пульсирующее красочное сияние, Шетри Лаакс начал поход на север, номинально возглавляя домочадцев своей сестры, но при этом следуя указаниям рунской служанки, которая и вела их отряд на самом деле. «Фарс, — думал он на протяжении первого дня. — Это фарс».

Но к исходу второго дня, целиком проведенного в пути, Шетри увидел достаточно, чтобы оценить отвагу своей старшей сестры, ибо узнал, для чего была нужна мазь. В своей горящей резиденции Та'ана оставалась до последнего мига, собирая подопечных и при свете пожаров организуя упорядоченное отступление — с храбростью, рожденной отчаянием. Был подожжен весь город — даже жилища домашних руна, чью привязанность Та'ана вскармливала и завоевывала, предвидя день, когда ее отыщет война. Она и ее дети остались живы лишь потому, что из пылающей резиденции Лааксов их всех вывезли рунские слуги — в повозке с фальшивым дном, уже давно приготовленной в ожидании такой ночи и по виду груженной трофеями, но в действительности набитой едой и фамильными ценностями, включая помятые, почернелые доспехи Нра'ила.

Едва заметная тропа, известная горничной Та'аны, пролегала невдалеке от нескольких других догорающих городов. На пути им не встретился ни один мужчина-джана'ата старше шестнадцати лет; то тут, то там они натыкались на плачущего ребенка или растерянную женщину, блуждавших среди руин. Некоторые настолько обгорели, что было бесполезно пытаться их спасти; таким Шетри дарил легкую смерть, используя угли их собственных резиденций, дабы сложить погребальный костер. Остальных, как и свою сестру, лечил от ожогов, и Та'ана принимала их в свое кочующее семейство, не обращая внимания на родословную или урожденный ранг.

— Мы не прокормим такую ораву, — заявлял Шетри всякий раз, когда к отряду присоединялся новый беженец.

— С голоду не умрем, — отмахивалась Та'ана. — Голод — не самое худшее.

Однако их продвижение замедлялось, и они собрали больше людей, чем можно было прокормить провизией, запасенной в повозке. Ночной сон всегда нарушался кем-то, кому приснилось пламя; по утрам изнеможение боролось со страхом, определяя их темп. На пятый день Шетри уже соображал достаточно ясно, чтобы осознать, что он может забить одного рунао из призванных на воинскую службу. На девятый они бросили повозку. Каждый, будь то хозяин или слуга, нес ребенка, еду или тюк с самым насущным.