Светлая сторона Луны - Сергей Дорош

С женщинами же вообще все оказалось просто. Они последовали за своими мужчинами. Ну а те, кто лишился в бою родни, не соглашались ни в какую. Впрочем, я и не настаивал. От женщины, жаждущей мести, можно ждать любой подлости. Хотя было одно исключение — девушка плюнула в лицо своему молодому мужу и сказала, что скорее сдохнет, чем будет служить захватчикам. Ее я отпустил, как и еще девятерых. Озлобленная на своего мужа, разочаровавшаяся в нем, она распишет предательство тех, кто остался со мной, в самых ярких красках. Так распишет, что обратного пути у последних не будет.

С низшими было еще проще: согласен — не согласен. Одно слово: «да» или «нет». Несогласных убивали прямо здесь, во дворе. Я продолжал вязать переметнувшихся ко мне высших кровью их бывших союзников. Все закончилось поздней ночью. К тому моменту у каждого завербованного высшего руки были по локоть в крови, а путь назад отрезан намертво. Я видел, как те, кто еще утром ругал меня последними словами, сейчас с ненавистью смотрели на помилованный десяток, который я направлял к Альву — якобы чтобы предложить тому сдаться.

Старшие перебежчики все понимали. Они с самого начала не строили иллюзий, а я не кормил их сказками. Теперь они смотрели, как покидают Северный замок люди, которые отрежут им путь к потерпевшей поражение, но не сдавшейся родне. А младшие рвались в бой. И я собирался им этот бой дать. После него даже самые твердолобые поймут, что от ярости прочих доменов их отделяю лишь я. Паду я — не выжить и им, а значит, за меня они будут сражаться по-настоящему.

Спать я ушел довольный собой. Завтра под руководством моих новых бойцов начнется снаряжение флота навстречу Альву. Таким образом, Северный домен поглотит сам себя, а мои бойцы и дети Хансера довершат уничтожение.

Мягкие перины и тонкие простыни моей спальни были все так же непривычны. Герои старых сказаний смотрели на меня с гобеленов, словно живые, а в лепнине потолка уставший разум все время находил каких-то химер. Я устал, но заснуть не мог долго. Свет звезд в окна — ночь ясная, чуть-чуть подмораживает. Кстати, в окнах прозрачнейшее стекло. И выходят они в сад, разбитый внутри замка, потому и непохожи на бойницы.

Я ворочался под медвежьими шкурами. Один раз даже заснул вроде бы, но услышал голос Шута, монотонно повторявший: «Тогда еще не Хромой, его называли Снорри-Бьерн, Снорри-Медведь». Он бубнил это и бубнил. Я замахнулся на него. Даже не знаю, собирался ли бить, просто я хотел, чтобы он заткнулся наконец. В этот момент на меня набросился медведь. Не знаю, почему мне показалось, что медведь хромает. А где-то сзади сидел медвежонок, маленький, косолапый, Пантера наверняка умилилась бы — ей нравится всякая живность, а особенно детеныши. А в лапках у этого медвежонка был большой топор. Он играл этим топором и что-то ворчал. Звуки медвежьего языка стали складываться для меня в слова. «Не прощу, отомщу», — повторял зверек раз за разом, а я боролся с его папашей и все никак не мог дотянуться до своего топора. Почему-то я знал, что стоит мне коснуться рукояти — и медведь со своим детенышем будут не страшны. Каким-то невероятным усилием я сумел это сделать, высвободился из объятий косолапого и рубанул его по животу. Стало темно, медвежонок исчез, а я продолжал рубить своего врага, пока не понял, что давно проснулся.

Я стоял босиком на ковре, а под ногами у меня лежала изрубленная медвежья шкура. Топор поблескивал в свете звезд, словно подмигивал мне — мол, как мы эту шкуру проучили. Рукоять вдруг показалась липкой от крови. Захотелось забросить топор подальше, но вместо этого я сел в кресло и поставил его рядом, как раз под правую руку, чтобы, в случае чего, далеко не тянуться. Где был мой меч, я не знал. Точно помнил, что спать ложился без оружия. «Проклятье!» — сказал бы Хантер и был бы прав. Так и помереть недолго, если ложиться спать без оружия под рукой.

И в этот момент я вспомнил о духе из Мира Видений. Сейчас я задумался, и дух этот показался мне родным и близким. Не то что хромые медведи и медвежата с топорами. И ведь чего он мне плохого сделал? С чего я вообще взял, что его подослали ко мне враги? Да тот же Конклав! Чтобы говорить с духами, нужно ходить в Мир Видений, либо чтобы они обрели материальное воплощение, как у иерархов братства. Но, обретя плоть, дух не может вернуться в Мир Видений. Он сохраняет часть своих способностей, но становится существом Обычного Мира.

А если проанализировать поступки того, как мне казалось, враждебного духа? В первую встречу он указал мне на слабость моего оружия. Если бы не он, я еще долго не решился бы взяться за друидский клинок. А после того, как я заполучил топор? Он всего лишь заставил меня понять, что не стоит полагаться на силу оружия. Если переоценить ее, то враг доберется до тебя. И я стал осторожнее. Может, это спасло меня в бою с Санахтом? Я просто дрался, делал то, что умел, и не ждал, что чудо-топор спасет меня. Или случай с Плутонским Пауком. Дух просто сказал мне, что этот древний артефакт могут использовать также и против меня. Можно сказать, предостерег.

Он был жесток, и его уроки были болезненны, но разве бывает наука без боли? Только не на Плутоне. Теперь, когда все, как мне кажется, встало на свои места, я решился сам искать его. Я вошел в Мир Видений, я смотрел вокруг, надеясь увидеть знакомый силуэт. А нашел я лишь следы. Эти следы вели куда-то прочь от меня, и шестым чувством я понял: дух ушел. Почему? Я разочаровал его? Или мне действительно больше нечему учиться?

Я вышел из Мира Видений и достал свои записи.

* * *

Луи вернулся первым. В ту ночь был сильный дождь. Днем мы похоронили Снорри и Леонида. Огонь принял их тела. Они оба ушли на горящей ладье, чтобы на сей раз уже не вернуться к пристани Города Ангелов. А вечером Храфн позаимствовал у наших викингов драккар и уплыл. С ним ушли те, кто собрался найти Альва и бороться дальше. Иллюминаты пообещали пока охранять их семьи. Храфн поблагодарил их, сказал, что воину легче идти в бой, зная, что его близким ничто не угрожает, — но я видел, что он зол. Из полутысячи спасенных из Северного домена боеспособных мужчин он едва-едва набрал одну команду гребцов. Остальные отказались — кто мягко и уклончиво, а кто и рубил сплеча: мол, ничего из этой затеи не выйдет. Даже низшие вдруг начали высказывать свое мнение. Все они поголовно хотели пополнить ряды иллюминатов. Наверно, кто-то встретил среди воинов Снорри знакомых, которые раньше были такими же низшими, а дальше — понятно. Храфн в душе винил в этом иллюминатов. А чувство благодарности за спасение не давало ему высказаться резко, да еще и в день похорон тех, кто пал в Северном домене. От этого он злился еще больше и ушел дождливым вечером, хотя опытные моряки советовали подождать до утра.

А в полночь пришел Луи. Мы с тетей Хильдой пили травяной чай. Она заваривает его просто великолепно, даже друиды так не умеют. Я вообще сплю мало, а ей со дня смерти Снорри и Леонида не спалось. Ей надо было выговориться, я приходил послушать. В ее словах было мало смысла. Они то лились потоком, а то падали редкими каплями. Она винила себя в том, что ушла, что не осталась, не помогла. Она винила себя в том, что они мертвы, а она — жива, хотя уходили все трое. Я знал, что, останься она с ними, трупов было бы три, а толку — столько же. Я говорил это ей, а на следующий вечер опять все начиналось сначала. И я вновь давал ей выговориться. Это пройдет. Она давно не ходила в бой, она разучилась терять соратников.