Сумеречный Взгляд - Дин Кунц

Жуткое певучее хныканье эхом отзывалось из глубины этой норы, полной теней, и хоть грубо, но доносило какой-то смысл — настойчивость, гнев, голод. Этот звук был настолько силен и отвратителен, что его, казалось, можно воспринять на ощупь. Мне представилось, что я вижу этот крик, словно влажные спектральные руки, скользящие по моему лицу и телу, — холодное и липкое ощущение.

Эта подземная комната не была совсем темной. Мягкие, колышущиеся огоньки — возможно, пламя свечей — трепетали в невидимом мне углу.

Кэти Осборн и Райа настояли на том, чтобы сопровождать меня. Райа, само собой, не допустила бы, чтобы я в одиночку встретился с неведомой угрозой, а Кэти боялась оставаться одна в гостиной.

Сразу за дверью я обнаружил выключатель. Щелкнул им. Внизу зажегся янтарный свет, более яркий и устойчивый, чем пламя свечей.

Завывание прекратилось.

Вспомнив про психические испарения давнего человеческого страдания, все еще исходящие от стен подвала в снятом нами доме на Яблоневой тропе, я напряг свое шестое чувство как только мог в поисках нечистых излучений подобного рода и здесь. Я и в самом деле уловил образы и неясные ощущения, хотя они были совсем не такими, как я ожидал, — и не были похожи ни на что, с чем я сталкивался прежде. Я не мог понять их смысл: полуразличимые, странные, туманные формы, которые я был не в состоянии распознать, черно-белые, затененные серым. Они то метались в резком, поспешном ритме, то колыхались, двигаясь медленно, тошнотворно, по-змеиному, внезапно без явной причины вспыхивая пестротой зловещих ярких оттенков.

Я ощущал необычайно сильные эмоции, исходившие из тяжело больного сознания подобно нечистотам из поврежденной канализации. Это не были человеческие эмоции — они были извращеннее и темнее болезненных мечтаний и желаний самых худших из людей. Однако это не было полностью похоже и на ауру гоблинов. Это был психический эквивалент гноящейся, гангренозной плоти. Мне казалось, что меня засасывает в выгребную яму хаотичного, полного жажды убийства, внутреннего мира какого-то лунатика. Сумасшествие — и скрытая под ним жажда крови — было таким омерзительным, что мне пришлось спешно выбираться из него и постараться как можно сильнее заблокировать свое шестое чувство, чтобы защитить себя от нежелательных излучений.

Должно быть, я слегка пошатнулся, стоя наверху лестницы, потому что Райа положила руку мне на плечо и прошептала:

— С тобой все в порядке?

— Да.

Единственный пролет лестницы был крутым. Большая часть подвального помещения находилась слева, не досягаемая для взгляда. Я мог видеть только небольшой клочок голого пола из серого бетона.

Я осторожно пошел вниз.

Райа и Кэти последовали за мной. Подошвы наших ботинок глухо стучали по деревянным ступеням.

Тонкое, ядовитое зловоние усиливалось по мере того, как мы спускались. Моча, фекалии, застоявшийся пот.

Просторный подвал внизу лестницы был лишен всего, что в принципе можно ожидать найти в таком месте, — никаких инструментов, ни дерева для обычных плотницких нужд, ни банок с краской, лаком и политурой, никаких консервированных по-домашнему фруктов или овощей. Напротив, часть пространства была занята алтарем, а в другой находилась большая прочная клетка, сооруженная из железных решеток. Прутья решетки отстояли на пять дюймов друг от друга и тянулись от пола до потолка.

Отвратительные обитатели клетки сейчас молча пялились на нас, но, несомненно, именно они были источником той какофонии, что привела нас сюда, в этот богом забытый подвал. Их было трое. Каждый ростом чуть больше четырех футов. Молодые гоблины. Подростки. Они, бесспорно, принадлежали к этому демоническому племени — и все же они были другие. На них не было одежды, по телам шли полосы тени и янтарного света. Они пялились на нас из-за решеток, а в это время с их телами и лицами происходили медленные, непрерывные изменения. Сперва я просто ощутил, что они не такие, как все, не поняв, в чем кроется отличие, но затем быстро сообразил, что их дар перевоплощения вышел из-под контроля. Они, видимо, были заперты, как в ловушке, в сумрачном состоянии непрерывного изменения. Их тела были наполовину телами людей, наполовину — гоблинов, кости и плоть преображались снова и снова, безостановочно. Это, судя по всему, было редким явлением. Они не могли удержаться ни в той, ни в другой форме. У одного человеческая ступня венчала ногу гоблина, а пальцы на руках были отчасти пальцами гоблина, отчасти — человеческого ребенка. Прямо у меня на глазах два пальца, принадлежащих человеку, начали меняться, становясь четырехсуставными пальцами гоблина с ужасными когтями, а несколько гоблинских пальцев приняли вид, более близкий к человеческому. Одна из тварей смотрела на нас тяжелым, злобным взглядом совершенно человеческих глаз на лице, черты которого целиком принадлежали монстру. Но, пока я с отвращением глядел на это мерзкое зрелище, лицо начало приобретать новые очертания, в которых человеческие черты и облик гоблина смешались в новом — еще более кошмарном — сочетании.

— Что они такое? — спросила Райа, содрогнувшись.

— Думаю, это... деформированное потомство, — ответил я, придвигаясь поближе к клетке — однако не настолько близко, чтобы дать какому-нибудь из них возможность дотянуться через прутья клетки и цапнуть меня.

Твари сохраняли молчание, напряженные, внимательные.

— Уроды. Генетические калеки, — продолжал я. — У всех гоблинов есть ген метаморфозы, позволяющий им принимать по желанию облик либо человека, либо гоблина. Но эти чертовы твари... они, должно быть, родились с несовершенными генами метаморфозы, весь этот помет — все уроды. Они не могут контролировать свой облик. Их ткани постоянно в состоянии изменения. Поэтому их родители заперли свое потомство здесь, в подвале, точно так же, как в прежние века люди обычно прятали своих детей-идиотов в подвалах или на чердаках.

Один из этих корявых выродков зашипел на меня из-за решетки, и двое других тут же оживленно присоединились к нему — низкий, свистящий, угрожающий звук.

— Господи боже, — выдохнула Кэти Осборн.

— И это не просто физическая деформация, — сказал я. — Они совершенно безумны. Безумны как по человеческим меркам, так и по меркам гоблинов. Безумны и очень, очень опасны.

— Ты это чувствуешь... психически? — спросила Райа.

Я кивнул.

Всего лишь заговорив об их сумасшествии, я оказался уязвим для психических излучений их больного рассудка, которые в первый раз уловил наверху, открыв дверь подвала. Я ощущал желания и потребности, переполнявшие их, и эти желания, хоть и были слишком странными, чтобы я сумел понять их, все же были отчетливо извращенными, кровожадными и омерзительными. Извращенная жажда, безумные страсти, отвратительный, пугающий голод... И снова, так сильно, как только мог, я захлопнул дверцу своего шестого чувства примерно так же, как захлопнул бы заслонку топки печи, и яростное пламя психических излучений медленно угасло, превратившись в слабый огонек.

Они перестали шипеть.