Сумеречный Взгляд - Дин Кунц

Неожиданно мне явились отвратительные психические видения предстоящего кровопролития. Ясновидческие образы исходили от забрызганных кровью стен. Они, казалось, проецируют себя на стекло перед моими глазами, как будто окно было экраном в кинотеатре.

Невероятным усилием воли я прогнал эти излучения из своего сознания, со стекла, обратно в стены скотобойни. Я не мог поддаться им сейчас. Если видения поразят меня, как удар, я ослабею и не смогу помочь женщине.

Отвернувшись от окна, я безмолвно скользнул к углу дома, уверенный, что Райа последовала за мной. По пути я снял перчатки и сунул их в карман куртки, чтобы орудовать ножом со своим обычным умением.

Позади дома ветер крепче хлестнул по нам — здесь он скатывался прямо с возвышающейся над домом горы, — лавина ветра, сырого и пронизывающего. За несколько секунд руки у меня замерзли, и я понял, что должен побыстрее проникнуть в тепло дома, иначе утрачу проворство, которое потребуется, чтобы точно метнуть нож.

Ступени заднего крыльца обледенели. Лед сковал швы и стыки. Они скрипели и трещали под нашими ногами.

С балюстрады свешивались сосульки.

Пол крыльца тоже заскрипел под подошвами.

Задний вход находился с левой стороны дома. Я открыл алюминиево-стеклянную дверь. Пружинные петли чуть скрипнули.

За этой дверью была дверь, ведущая в дом. Она тоже была незаперта. Гоблины редко используют замки, потому что в них генетически заложена ограниченная способность к страху. Кроме того, они почти совсем не боятся нас. Охотник не дрожит перед кроликом.

Мы с Райей вошли в идеально прибранную кухню, словно сошедшую с картинки журнала «Домоводство». Теплый воздух благоухал ароматами шоколада, печеных яблок и корицы. Каким-то образом сам порядок на кухне, ее обычность делали ее еще более зловещей.

На кухонном столе, справа от входа, стоял на проволочной подставке домашний пирог, а рядом с ним — поднос, полный небольших булочек. Бесчисленное количество раз я видел, как гоблины едят в ресторане. Я знал, что им необходима пища, как и любому живому существу, но я никогда и представить себе не мог, чтобы они выполняли какие-либо человеческие домашние обязанности, вроде выпечки булочек и пирогов. В конце концов, они были психическими вампирами, питающимися нашей физической, умственной и эмоциональной болью, а с учетом отвратительно «сытной» диеты человеческой агонии, которую они себе регулярно позволяли, другая еда казалась излишней. Я и в мыслях не держал представить их сидящими за приятным ужином в своих уютных домах, расслабляясь после дня кровопролития, пыток и тайного терроризма. При мысли об этом мне стало нехорошо.

Из пустой комнаты, находившейся через стену от кухни, донеслась череда глухих звуков и ударов, раздался скребущийся звук.

Несчастная женщина, очевидно, была уже не в состоянии кричать, потому что я услышал, как она молится — быстрым, дрожащим голосом.

Я расстегнул «молнию» на куртке, вынул руки из рукавов, и куртка мягко соскользнула на пол. Громоздкая верхняя одежда сковала бы движение руки, бросающей нож.

Сводчатый коридор с тремя запертыми дверями — кроме той, через которую мы пришли, — вывел меня из просторной кухни. Через коридор я увидел прихожую и лестницу дома. Из этих трех дверей одна вела, должно быть, на лестницу в подвал, одна в буфетную. Третья могла быть входом в комнату, в которой я видел демона и женщину в наручниках. Однако мне не хотелось открывать все двери, производя массу шума, пока я не буду точно уверен, что с первой попытки найду за дверью нужную комнату. Поэтому мы бесшумно прошли через кухню, через коридор, в прихожую, где первая дверь слева, наполовину открытая, вела на скотобойню.

Я боялся, что женщина заметит меня; если я загляну в дверь, чтобы оценить положение, ее реакция может подать сигнал тревоги гоблину. Поэтому я ворвался в комнату, не зная, где будет находиться моя цель. Дверь с треском врезалась в стену, когда я распахнул ее.

Гоблин, громоздящийся над женщиной, обернулся и поглядел на меня. У него вырвалось мерзкое удивленное шипение.

С поразительной быстротой его мощный фаллос опал и втянулся в чешуйчатый мешок, а тот, в свою очередь, как бы поднялся, укрывшись в защитной впадине на теле.

Держа нож за острие лезвия, я отвел его за голову.

Все еще шипя, гоблин прыгнул в мою сторону.

В тот же миг моя рука метнулась вперед. Нож полетел.

На середине своего прыжка гоблин был поражен в горло. Лезвие вонзилось глубоко, хотя и не с такой точностью, на какую я рассчитывал. Блестящие, раздвоенные, свиноподобные ноздри чудовища задрожали, когда он фыркнул от изумления и ярости. Из рыла хлынула горячая кровь.

Он продолжал двигаться. Он врезался в меня. Сильно.

Мы оба зашатались и с грохотом ударились о стену. Спиной я прижимался к высохшей крови бог знает скольких невинных, и на миг (прежде чем я решительно заблокировал свое сознание) я ощутил боль и страх, исходившие от жертв в их предсмертных судорогах и присохшие к краске и штукатурке этой комнаты.

Наши лица были всего в нескольких дюймах друг от друга. Дыхание чудовища воняло кровью, мертвым мясом, разлагающейся плотью — как будто, питаясь ужасом женщины, он пожирал мясо, подобно хищнику.

Зубы, длинные зубы, с которых капала слюна, загнутые и скрежещущие, мерцали в дюйме от моих глаз — эмалированное предвестие боли и смерти.

Темный маслянистый язык демона, извиваясь, тянулся ко мне, как змея в поисках добычи.

Я почувствовал, как узловатые руки гоблина смыкаются вокруг меня — он словно хотел раздавить меня, прижав к груди. Или же в этом невероятном объятии он вонзит свои ужасные когти глубоко в мою плоть.

Отчаянно стучащее сердце, точно молоток, сбило засов, запирающий мои запасы адреналина, и меня внезапно подбросил его мощный прилив в кровь. Я почувствовал себя почти богом — ну, скажем так, напуганным богом.

Мои руки были прижаты к груди, поэтому я сжал кулаки и раздвинул локти в стороны, изо всей силы нанеся ими удар в могучие руки гоблина, разрывая объятие, в которое он пытался заключить меня. Я почувствовал, как его когти скользнули по моей рубахе, когда я разорвал захват, и в следующее мгновение услышал, как его твердые костяшки ударились о стену позади меня, когда одна его рука была подброшена вверх.

Он вскрикнул от ярости. Этот странный крик прозвучал еще более странно оттого, что звуковые волны, идущие от голосовых связок к губам, проходили через лезвие ножа, пронзившего его глотку, и потому приобретали металлический оттенок, прежде чем сорваться с губ. Вместе с воплем изо рта гоблина выплеснулась струйка крови, запачкавшая мне лицо. Несколько капель попало в рот.

Отвращение придало мне сил не меньше, чем страх и ярость, и я оттолкнулся от стены, опрокидывая тварь на спину. Мы споткнулись и упали, я приземлился на него сверху, мигом ухватившись за рукоятку ножа, торчащего из его горла. Свирепо повернув лезвие в ране, я рывком вытащил его и ударил снова, снова и снова — не в силах остановиться, хотя алое сияние в его глазах стремительно слабело, становясь грязно-красным. Его пятки слабо стучали по линолеуму пола. Руки бесполезно хлопали по полу, крепкие когти выстукивали бессмысленный код по доскам настила бойни. Наконец я провел острием лезвия справа налево через всю глотку, разрезал мускулы, вены и артерии. И выдохся — а он испустил дух.