В тишине твоих шагов - Елена Соколова

Мы неслись на полной скорости, приводя в ужас пешеходов. Я забежала в магазин и потребовала табак нужной марки. Продавщица с сожалением развела руками, вчера продали последнюю пачку. По моей просьбе она перетрясла все шкафы и полки. Ничего.

Мы вернулись в больницу с пустыми руками. Я видела, что папа несказанно расстроен, и, оставив Тимофеева у его постели, понеслась пешком по улице. В каждом магазине мне отвечали отказом, крутили у виска или качали головой. И я бежала дальше.

В боку неприятно кололо, сердце рвалось из груди. Весь квартал, каждая лавочка, рынок и два премерзких заведения были проверены мной за какие-то полчаса. Я чувствовала, как пот сбегает по моей спине, когда ворвалась в очередной магазинчик и, не найдя нужных, просто купила пачку сигарет популярной марки.

На улице приятно пахло розами, кипела жизнь, с реки доносился смех отдыхающих. Мои ноги брели по проспекту, а мозг усиленно соображал, каким путем быстрее вернуться в больницу.

Когда, запыхавшись, я толкнула дверь в его палату, всё уже было кончено.

Мама сидела на краю постели и рыдала, держа отца за руку. Тимофеев молча смотрел в окно.

Не успела…

Я стояла в проходе и ощущала пустоту. Сигареты выпали из моих дрожащих рук.

Как глупо. Как жестоко. Как холодно, когда теряешь родных.

Теплые руки любимого вдруг сомкнулись на моей спине. Он обнял меня, помогая успокоиться, но через минуту в его кармане раздался звонок.

Переговорив, Тимофеев побледнел, но все-таки нашел в себе силы сообщить нам, что Ольга умерла в тюрьме. Сердечный приступ. Это, конечно же, было неправдой. Они просто убрали её, чтобы не сболтнула лишнего.

Я закричала, что иду в морг искать на ее теле следы убийства. Просила Тимофеева взять фотоаппарат и следовать за мной. Когда он отказался, я обозвала его и хотела уйти.

Лёша крепко сжал меня в своих объятиях, не позволяя вырваться. Немного подергавшись, я обмякла и разразилась слезами. Мне было так жаль, что всё закончилось именно так, но одновременно с этим пришло облегчение, что всё просто закончилось.

Мы в этот же день собрали вещи и поехали в Ялту на машине.

Артем увязался с нами и проспал почти всю дорогу, кроме тех отрезков, что я вела автомобиль. Не знаю, чего они так нервничали, но оба брата крепко пристегивали ремни и сидели, со стеклянным взглядом уставившись на дорогу, пока я была за рулем.

Дорога казалась бесконечной. Но мне было хорошо просто от возможности на скорости ловить руками воздух, дурачиться, останавливаться, где душе угодно, чтобы посмотреть всё своими глазами и проникнуться атмосферой здешних мест. Я поняла, насколько устала от своей прошлой жизни, и осознала, что готова к новой.

Целую неделю мы плескались в соленой воде Черного моря, наслаждались теплом и солнцем. Тимофеев заставлял меня проходить километры ради того, чтобы посмотреть на вершины деревьев с какой-то возвышенности или поваляться на кукурузном или подсолнуховом поле, где повсюду виднелись еще только молодые побеги растений. Чтобы избежать протестов, он награждал меня большим количеством снимков, сделанных собственной рукой. Фотоаппарат болтался на его груди и во время экскурсии к скале, и в машине, когда он высовывался, чтобы сфотографировать словно приклеенные к земле пушистые облака, и в аквапарке.

В предпоследний день мы шли по косе, длинной песчаной полосе суши, упирающейся в горизонт, и просто любовались закатом. Ширина этого рельефа не превышала метров пяти: с одной стороны от нас бушевали волны моря, с другой растекалась тихая гладь зеркально чистой воды залива. А впереди лишь дорожка из мягкого песка, уходящая вдаль, словно лестница в небеса.

И это выглядело потрясающе. Мы будто оказались на перекрестке миров. Я не видела в жизни ничего более волнующего.

— Что тебе больше по душе, — спросил он, присаживаясь на песок. — Корпоративные расследования или, может, мошенничество со страховками?

— Умеешь ты испортить романтический момент, — усмехнулась я, отряхивая ноги и присаживаясь рядом.

— Думаю, в каком направлении применить твой неуёмный сыскной пыл, — улыбнулся Тимофеев.

— Хочешь нанять меня?

Он стряхнул песчинки с моих спутанных волос.

— Боюсь оставлять тебя одну надолго.

Я бросила плетеную сумку с полотенцем и босоножками в сторону и потянулась к его губам.

— А я думала, ты скажешь, что любишь меня.

Лёша намотал на палец прядь моих волос и рассмеялся. Его глаза искрились, а волосы отражали лучи готового спрятаться за горизонт солнца. Оттенок получался медовым с вишневыми бликами.

— Я думал, ты и так это знаешь.

— Знаю, — подтвердила я, наблюдая, как чайки крыльями цепляют фиолетовый небосвод, — но планирую слышать это каждый день.

— Что может быть проще, — произнес он, повалил меня на песок и принялся щекотать пальцами под ребрами.

Упав, я покатилась со смеху, тщетно пытаясь вырваться и уползти от него подальше.

А в последний день перед отъездом, пакуя Ксюшины вещи, я случайно нашла флешку. Она была зашита в игрушку, в того самого чертовски уродливого фиолетового зайца.

На ней мы обнаружили все документы по махинациям чиновников из администрации, вплоть до каждой бумажки по каждому делу. Ольга могла спать спокойно, теперь было кому ответить за её смерть.

Руководители департамента культуры и департамента имущества через то самое ООО «Возрождение», принадлежащее Усику, и еще несколько подобных фирм отмыли десятки миллионов рублей. Деньги из бюджета похищали при строительстве и реставрации объектов культурного наследия. Усадьба Авдеева, Музей Алавина, Дом Габаева, — я не успевала запоминать количество объектов, мелькавших в названиях файлов.

Слишком опасным было передавать эту информацию в руки местных органов. Вернувшись домой, Тимофеев передал флешку Донских, и тот лично доставил ее в Москву, в следственный комитет.

История получила широкий резонанс и была названа «Делом реставраторов». О ней трубили из каждого утюга. Наши скромные имена нигде не фигурировали, но Донских сумел сохранить за собой место на службе. Жаль, что мы не отметили этот успех бокалом шампанского.

Посмотрев утренний выпуск новостей, я впервые увидела господина Панова. Жалкого и помятого, его перевозили в автозаке на глазах у журналистов и простых зевак. Он потел и прятал глаза. Не осталось и следа от его дорогих костюмов, уверенной походки, и вообще ничего не осталось на этом усталом лице от того мужчины, за которого так боролись две погибшие девушки.

— Прости, — сказала я, падая на пассажирское сиденье, — по телевизору показывали про Андрея Панова, я не могла такое пропустить.

Тимофеев завел автомобиль и выехал со стоянки.

— И как он?

— На месте девушек не стала бы за такого бороться, — хмыкнула я, взглянула направо и поприветствовала рукой Степаныча.