Императорская Россия - Евгений Анисимов

Заметки на полях

Вообще, это страшная история. Живого и веселого мальчика все его детство, всю его юность непрерывно держали в наглухо закрытой комнате. У него не было игрушек, игр, он никогда не видел цветов, птиц, животных, деревьев. Он не знал, что такое день – в камере окна были густо замазаны краской, и круглые сутки горели свечи. Раз в неделю, под покровом ночной темноты, его выводили в баню во дворе архиерейского дома, и он, вероятно, думал, что на дворе всегда стоит ночь. А за стенами камеры Ивана, в другой части дома, поселили его родителей, братьев и сестер, которые родились уже после него, и которых он так никогда и не увидел.

Императрица Елизавета никогда не отдавала приказа убить Ивана, но делала все, чтобы он умер. Императрица запретила учить его грамоте, а когда он 8-ми лет заболел оспой и корью, охрана запросила Петербург, можно ли пригласить к тяжело больному доктора? Последовал указ: доктора к узнику не допускать! Но Иван поправился на свою беду… В 1756 году 24-летнего заключенного внезапно перевезли из Холмогор в Шлиссельбург и поселили в отдельной, строго охраняемой казарме. Охране были даны строжайшие предписания не допускать посторонних к узнику Григорию. За узником непрерывно наблюдал дежурный офицер. Когда приходили слуги убирать в помещении, Григория заводили за ширму. Это была полная изоляция от мира…

Заглянем в источник

В данной Екатериной инструкции (в явном противоречии с приведенным выше утверждением императрицы о безумии узника) было сказано, что с Григорием нужно вести разговоры такие, «чтоб в нем возбуждать склонность к духовному чину, то есть к монашеству… толкуя ему, что житие его Богом уже определено к иночеству и что вся его жизнь так происходила, что ему поспешать надобно себе испрашивать пострижение».

Вряд ли с сумасшедшим, «лишенным разума и смысла человеческого», можно вести такие высокие разговоры о пострижении в монахи. Крайне важно, что в эту инструкцию, в отличие от предыдущих подобных документов, был внесен и такой пункт:

«4) Ежели, паче чаяния, случится, чтоб кто пришел с командою или один, хотя бы офицер… и захотел арестанта у вас взять, то оного никому не отдавать… Буде же оная сильна будет рука, что спастись не можно, то арестанта умертвить, а живого никому его в руки не отдавать…»

Так сказать, на всякий случай!

Попытка освобождения Ивана Антоновича, предпринятая ровно через два года после этого, была как будто угадана авторами инструкции 1762 года. Как по написанному сценарию, появился неизвестный офицер с командой, бумаг необходимых охране не предъявил, завязался бой, нападавшие усилили натиск и, видя, «что оная сильна будет рука», Власьев и чекин кинулись в камеру. Они, как сообщал современник, «напали с обнаженными шпагами на несчастного принца, который к этому времени проснулся от шума и вскочил из постели. Он защищался от их ударов и, хотя был ранен в руку, но сломал одному из них шпагу; тогда, не имея никакого оружия и почти совершенно нагой, он продолжал сильно сопротивляться, пока, наконец, они его не одолели и не изранили во многих местах. Тут, наконец, он был окончательно умерщвлен одним из офицеров, который проколол его насквозь сзади».

Как бы то ни было, свершилось дело темное и нечистое. Есть основания подозревать Екатерину II и ее окружение в стремлении уничтожить Ивана Антоновича, который, при всей его беззащитности, оставался для царствующей императрицы опасным соперником, ибо был законным государем, в 1741 году беззаконно свергнутым Елизаветой. В обществе ходили благожелательные слухи об Иване Антоновиче. В 1763 году был вскрыт заговор, участники которого предполагали убить Григория Орлова, фаворита императрицы, и поженить Ивана Антоновича и Екатерину, чтобы тем самым закрыть долгий династический спор. Такие планы заговорщиков явно не нравились ни Орлову, ни самой Екатерине. В общем, был человек, и была проблема…

Легенды и слухи

Миссия Василия Мировича

Тут-то и появился подпоручик Василий Мирович – бедный, нервный, обиженный, честолюбивый молодой человек. Когда-то его предка, сподвижника Мазепы, сослали в Сибирь, и он хотел восстановить справедливость и вернуть прежние богатства семьи. Когда Мирович обратился за помощью к своему влиятельному земляку, гетману Кириллу Разумовскому, то получил от него не деньги, а совет – сам прокладывай себе дорогу, подражай другим, старайся схватить Фортуну за чуб и станешь таким же паном, как и другие! После этого Мирович и задумал освободить Ивана Антоновича, отвезти его в Петербург и поднять мятеж. Однако дело сорвалось, что некоторым историкам кажется вполне естественным, так как они считают, что Мирович пал жертвой провокации, в результате которой погиб опасный для Екатерины соперник. Поняв, что дело проиграно, Мирович сдался коменданту крепости.

Когда судили Мировича, то среди судей неожиданно вспыхнул спор: как могли офицеры охраны поднять руку на царственного узника, пролить царскую кровь? Но тут оказалось, что от судей была утаена инструкция 3 августа 1762 года, данная Власьеву и чекину и предписывавшая умертвить узника при попытке его освобождения. Однако судьи, не зная об инструкции, были убеждены, что Власьев и чекин поступили столь жестоко по собственной инициативе, а не выполняли приказ. Спрашивается, зачем властям нужно было утаивать эту инструкцию от суда?

Заметки на полях

Произошедшее в Шлиссельбурге вновь ставит извечную проблему соответствия морали и политики. Две правды – божеская и государственная – сталкиваются тут в неразрешимом, страшном конфликте. Получается так, что смертный грех убийства невинного человека может быть оправдан, если это предусматривает инструкция, если грех этот совершается во имя государственной безопасности. И этому люди, вполне гуманные и порядочные, радуются. (Не говорим уж о радости и поздравлениях по поводу тайного убийства преступника.) Но, справедливости ради, мы не можем игнорировать и слова Екатерины, которая писала, что Власьев и чекин сумели «пресечь пресечением жизни одного, к несчастью рожденного», неизбежные бесчисленные жертвы, которые несомненно воспоследовали бы в случае удачи мятежа Мировича. Действительно, трудно представить, какие реки крови потекли бы по улицам Петербурга, если бы Мирович привез Ивана Антоновича (как он предполагал) в Литейную слободу и захватил бы там пушки, поднял бы на мятеж солдат, мастеровых… И это в центре огромного, густонаселенного города.