Тревожных симптомов нет. День гнева - Илья Варшавский

Я подхожу к витрине, сую в ящик с фотоэлементом банковскую карточку и наугад беру галстук, расписанный замысловатыми узорами.

– Он вам будет очень к лицу!

Я бросаю галстук на пол и по лестнице спускаюсь на проезжую часть улицы.

Несколько минут я в нерешительности стою перед вереницей автомобилей, потом сажусь в маленький кар.

«Куда?» – вспыхивает надпись на пульте.

На этот вопрос я не могу ответить. Нажимаю на все кнопки сразу.

В пульте что-то щелкает, и надпись загорается снова.

– Эх ты, – говорю я, – а еще называешься автоматом, простую проблему не можешь решить!

Тычу пальцем в первую попавшуюся кнопку, и автомобиль трогается с места.

Мне кажется, что я еду по вымершему городу. На проезжей части – ни одной машины. В Дономаге уже давно никто никуда не торопится.

Я нажимаю кнопку за кнопкой. Автомобиль бесцельно кружит по улицам.

Неожиданно мой кар сбавляет скорость. Из-за угла вылетает красный лимузин с эмблемой Исследовательского Центра. Я успеваю разглядеть лежащего на подушках человека. Огромный лысый лоб, маленький, срезанный подбородок дегенерата.

Проходит еще полчаса. Мне надоела эта бессмысленная езда, но не хватает воли принять решение.

Я думаю о том, что, если вырвать несколько сопротивлений из пульта, машина потеряет управление, и тогда… Внезапно я понимаю, что весь день играю сам с собою в жмурки.

Я набираю номер на диске и наклоняюсь к микрофону:

– Лилли! – Я говорю шепотом, потому что стыжусь слов, которые сейчас произнесу. – Ты надо мной тяготеешь, как проклятье, Лилли! Я разобью себе голову, если ты не разрешишь к тебе приехать!

* * *

У подъезда стоит красный лимузин. Я пристраиваю свой кар рядом и поднимаюсь на второй этаж.

Мне открывает сама Лилли. У нее очень возбужденный вид.

– Здравствуй, милый! – Она рассеянно целует меня в губы. – А у меня для тебя сюрприз!

Я догадываюсь, что это за сюрприз.

Красный лимузин плюс необузданное честолюбие Лилли. Данных вполне достаточно, чтобы решить уравнение с одним неизвестным.

– Очень интересно! – Мне действительно интересно. Я никогда не видел близко ни одного лопоухого.

Он сидит в кресле у окна. Я его сразу узнаю. Рядом с ним – Тони.

– Знакомьтесь! – говорит Лилли. – Мой бывший муж.

Это – про меня.

Бывший муж, бывший писатель – что еще?

– Он писатель, – добавляет Лилли, – и очень талантливый.

Еще бы! У нее все должно быть самого лучшего качества, даже бывший муж.

Тони приветливо машет мне рукой. Он уже здорово пьян. Интересно, где ему удается добывать спиртное?

Я направляюсь к креслу, где сидит лопоухий, но по дороге спотыкаюсь о протянутые ноги Тони. Торжественность церемониала несколько нарушена. Первый муж споткнулся о второго, просто водевиль какой-то!

– Лой, – говорит лопоухий. Он даже не считает нужным приподняться с кресла.

Я пожимаю потную мягкую руку и тоже представляюсь.

– Хочешь чаю? – спрашивает Лилли.

– Лучше чего-нибудь покрепче.

Тони подносит палец к губам.

– Можете меня не стесняться, – говорит Лой. – Все законы имеют статистический характер, в том числе и сухой. Какие-то отклонения всегда допустимы.

Лилли достает из шкафа бутылку спирта и сбивает коктейль.

Она протягивает первый стакан Лою, но тот отрицательно качает головой. Тони довольно ухмыляется: не хочет пить – не надо, нам больше достанется.

– Вы читали последний роман Свена? – обращается Лилли к Лою. – В свое время о нем много говорили.

Лой смотрит на меня тяжелым сонным взглядом. Кажется, все же он сообразил, что речь идет обо мне.

– Я не читаю беллетристики, – говорит он, – но когда знакомишься с автором, то невольно хочешь прочесть, что он написал.

Лилли облегченно вздыхает и снимает с полки книгу. Интересно, читала ли она сама?

У Лоя короткие руки, похожие на паучьи лапки. Когда он берет ими книгу, мне кажется, что сейчас он поднесет ее ко рту и высосет из нее все соки.

Так и есть! Он быстрыми, резкими движениями перелистывает страницы, на какую-то долю секунды впивается в них взглядом и листает дальше.

– Вряд ли это может вас заинтересовать, – говорю я, отбирая у него книгу. – Любовная тема в наше время…

– Вы ошибаетесь, – перебивает он. – Проблема сексуального воспитания молодежи стоит сейчас на первом месте. Мы запрограммировали Систему на сто лет вперед из расчета ежегодного прироста населения не менее пяти процентов. Вносить сейчас коррективы невозможно. То, что люди избегают иметь детей, может привести к катастрофическим последствиям.

Только теперь я понимаю, что меня мучит с самого утра. Мне необходимо причинить боль Лилли. Нанести удар в самое чувствительное место. Нет, такой случай нельзя упустить!

– Действительно, Тони, – говорю я, – почему бы вам с Лилли не завести ребенка?

Лилли закусывает губу. Сейчас она вся – как натянутая пружина.

– Я же импотент, – добродушно отвечает Тони. – Разве вы не знаете, что я импотент?

Попадание в яблочко! Лой недоуменно поворачивается к Лилли.

– Сейчас очень модно выходить замуж за импотентов, – говорит она небрежным тоном, – это освобождает от кучи всяких омерзительных обязанностей.

Так… Лилли всегда считала, что возмездие должно быть скорым и безжалостным.

Лой ничего не понимает:

– А разве вы не хотите иметь ребенка?

– Я не хочу плодить бездарностей. Их и так слишком много развелось.

– Но всегда же есть шанс, – настаивает Лой.

– Меня такой шанс не устраивает. Мне нужно иметь по крайней мере пятидесятипроцентную уверенность. Тони рассказывал, что когда-то в древности боги спускались с Олимпа и брали дочерей человеческих. Так рождались герои. Правда, Тони?

Тони кивает головой. Глаза его устремлены на графин. Там еще осталось немного выпивки. Я наполняю его стакан и жду, что будет дальше.

Намек настолько прозрачен, что понятен даже Лою. Он колеблется.

– Это не очень рекомендуется. Гениальность, как и всякое отклонение от нормы, связана с накопленной ошибкой в наследственном веществе. При этом бывают сопутствующие изменения генетического кода. Иногда летальный ген…

Он говорит о своей гениальности так, словно речь идет о паховой грыже.

– Вы слишком осторожны! – В голосе Лилли звучат нотки, от которых мне становится тошно. – Цель оправдывает риск. Разве я вам не нравлюсь?