Последнее королевство. Бледный всадник - Бернард Корнуэлл

– Да неужели? – ухмыльнулся я. – А с чего это вы так решили?

– Тебя ведь взяли в заложники!

Это правда, я действительно был одним из дюжины английских заложников в Верхаме, но, хотя Гутрум и убил всех остальных, я спасся благодаря ярлу Рагнару, одному из военачальников датчан, который был мне как родной брат.

– Я не погиб, святой отец, – ответил я Беокке, – и меня удивляет, что ты этого не знаешь.

– Откуда же я мог знать?

– Да ведь я был в Синуите, и Одда Младший мог бы тебе рассказать, что я сражался там и выжил.

Говоря это, я смотрел на Одду, и Беокка уловил в моем голосе угрозу.

– Ты был в Синуите? – нервно переспросил он.

– Значит, Одда скрыл это?

– Он нам ничего не сказал.

– Ах вот как?! – Я послал лошадь вперед, между коленопреклоненными людьми, подбираясь ближе к Одде.

Беокка попытался было мне помешать, но я оттолкнул его руку. Леофрик, будучи умнее меня, остался позади, однако я упорно втискивал лошадь между рядами молящихся до тех пор, пока не стало так тесно, что пришлось остановиться. Пристально глядя на Одду, я спросил Беокку:

– Он не рассказал вам, как погиб Убба?

– Он сообщил, что Убба погиб, сражаясь в клине, – ответил священник шепотом, чтобы не помешать литургии, – и что многие приложили руку к его гибели.

– И это всё?!

– Ну, еще Одда сказал, что сам стоял лицом к лицу с Уббой, – проговорил Беокка.

– И теперь все наверняка считают, что это он убил Уббу Лотброксона! – возмущенно воскликнул я.

Беокка почувствовал: быть беде, и попытался меня успокоить.

– Мы можем поговорить об этом позже, а сейчас, Утред, лучше присоединись к молитве.

Он не называл меня господином, а предпочитал обращаться просто по имени, потому что знал меня с детства. Беокка, как и я, был нортумбрийцем; он служил капелланом у моего отца, но, когда датчане напали на нашу страну, бежал в Уэссекс, чтобы присоединиться к тем саксам, которые все еще сопротивлялись захватчикам.

– Сейчас время для молитвы, – настаивал Беокка, – а не для ссор!

Но у меня было настроение как раз для ссоры.

– Так кто, по мнению всех, убил Уббу Лотброксона? – снова спросил я. – Отвечай!

– Люди возносят хвалу Господу за то, что этот язычник наконец-то мертв, – уклончиво ответил Беокка и попытался заставить меня говорить тише, неистово жестикулируя левой рукой, ибо правая у него была парализована.

– Так кто, по мнению всех, убил Уббу?! – повторил я. И, не дождавшись ответа, заявил: – Ты наверняка думаешь, что это сделал Одда!

Я увидел, что Беокка и впрямь в это верит, и меня охватил гнев.

– Мы сражались с Уббой один на один, – теперь я говорил слишком громко, – один на один, лишь он и я! Мой меч против его топора. И он не был ранен, когда мы начали биться, святой отец, а в конце сражения был мертв. Он отправился к своим братьям в чертог убитых!

Вне себя от ярости, я повышал голос до тех пор, пока мой крик не привлек внимание молящихся, которые, все как один, повернулись и уставились на меня.

Епископ (я его узнал – то был епископ Эксанкестерский, тот самый, что обвенчал нас с Милдрит) тревожно нахмурился. Только Альфред, казалось, сперва не обратил никакого внимания на досадную помеху, но потом и он нехотя встал и повернулся ко мне, а его жена, костлявая, узколицая Эльсвит, что-то прошипела мужу на ухо.

– Если здесь есть настоящие мужчины, – все еще кричал я, – кто из них будет отрицать, что это я, Утред Беббанбургский, убил Уббу Лотброксона в честном поединке?

Воцарилась тишина. Я не собирался мешать богослужению, но чудовищная гордость и неукротимая ярость заставили меня бросить этот вызов. Все смотрели на меня, знамена хлопали под порывами ветра, капли мелкого дождика падали с краев парусинового навеса. И никто мне не отвечал. Но люди, увидев, что я уставился на Одду Младшего, тоже посмотрели на него в ожидании ответа, однако тот оторопело безмолвствовал.

– Кто убил Уббу? – крикнул я ему. – Говори!

– Так вести себя в церкви неприлично! – сердито проговорил Альфред.

– Вот что убило Уббу! – объявил я и вытащил Вздох Змея, свой верный меч.

Так я совершил еще одну ошибку.

* * *

Оказывается, зимой, когда меня держали в Верхаме вместе с другими переданными Гутруму заложниками, в Уэссексе был принят новый закон, согласно которому никто, кроме королевских телохранителей, не смел обнажать оружие в присутствии короля. Правило это не только защищало Альфреда, но и препятствовало смертельным ссорам между благородными людьми. И теперь, вытащив Вздох Змея, я невольно нарушил закон, и королевские воины ринулись было ко мне с копьями и мечами, но облаченный в красный плащ босой Альфред закричал, чтобы никто не двигался. Потом он пошел ко мне – и я увидел, насколько он разгневан.

У короля были узкое лицо, длинный нос, вытянутый подбородок, высокий лоб и тонкогубый рот. Обычно он бывал чисто выбрит, но теперь отрастил короткую бородку, благодаря которой выглядел старше. Альфред не прожил на свете еще и тридцати лет, но выглядел на все сорок. Болезненно худой, часто недомогающий, он скорее походил на священника, чем на короля восточных саксов, потому что отличался бледностью человека, слишком много времени проводящего вдали от солнца в размышлениях над книгами… Однако во взгляде Альфреда, несомненно, читалась властность. То были очень светлые глаза, серые, как кольчуга, и непрощающие.

– Ты ворвался в мою церковь, – сказал он, – и оскорбил Христа.

Я вложил в ножны Вздох Змея, главным образом потому, что Беокка, пробормотав, чтобы я перестал валять дурака и убрал меч, стал дергать меня за правую ногу, понуждая спешиться и преклонить колени перед Альфредом, которого боготворил. Эльсвит, жена короля, смотрела на меня с неприкрытым презрением.

– Его следует наказать! – крикнула она.

– Ступай туда, – указал король на один из шатров, – и жди моего решения.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться: вокруг столпились королевские воины, все в броне и шлемах. И вот меня препроводили к шатру, я спешился и вошел.

Внутри пахло пожухлой раздавленной травой. Дождь стучал по матерчатой крыше, и кое-где капли его падали на алтарь, на котором лежало распятие и стояли два пустых подсвечника. Шатер, очевидно, служил личной часовней короля. Так или иначе, ждать там Альфреда мне пришлось долго.

Молящиеся разошлись, дождь кончился, жидкий солнечный свет пробился между облаками. Где-то играла арфа, возможно развлекая во время обеда Альфреда и его жену. В шатер забрела собака, посмотрела на меня, задрала ногу на алтарь и снова вышла. Солнце скрылось за облаками, дождь опять застучал по парусине, а потом у входа появились два человека, одним из которых был Этельвольд, королевский племянник. Ему полагалось взойти на трон Уэссекса после смерти отца, но из-за слишком юного возраста наследника вместо него короновали Альфреда, его дядю.