Большая Засада - Жоржи Амаду

Когда прошли все треволнения, Корока вымыла руки куском кокосового мыла — это было еще одно нововведение, привезенное переселенцами из Эштансии, — выпила глоток кофе, процеженного Фауштой, и вдобавок стопку водки, поднесенную Габриэлом. Она отказалась от провожатого по дороге обратно — где такое видано? Проходя по мосту, женщина ужаснулась: вода — бурная, возмущенная, стремительная — захлестывала его, беспрепятственно заливая доски. Еще не дойдя до дверей дома, Корока услышала страшный грохот.

7

Река, питавшаяся проливными дождями, набухала у истоков, поднималась высокой горой — и, наконец, взорвалась. И хлынули воды — рычащие, сметающие все на своем пути. Вечно сдавленная своими берегами, река яростно их взломала, и наводнение обрушилось на Большую Засаду. Это было ужасно — так вспоминал Турок Фадул.

В затопленных зарослях напуганные животные спасались бегством, карабкались на деревья, зарывались в землю. В этом массовом исходе смешались змеи и ягуары, птички и обезьяны, дикие кабаны, броненосцы и капивара. Ленивцы неуклюже перепрыгивали с ветки на ветку. Те, кто не убежал вовремя, бессильно боролись с течением, и вскоре многочисленные разнообразные тела уже качались на поверхности без руля и ветрил — дикие звери и домашние животные.

От жуткого грохота те, кто спал, пробудились, а те, кто бодрствовал в ожидании худшего, вскочили на ноги, и все высыпали на улицу. Река яростно нападала, вода нарастала с каждым мгновением и разливалась, разрушая все, что встречала на своем пути. А к реке еще присоединился гневный ветер, пытаясь раз и навсегда покончить с селением. В темноте виднелись силуэты людей — у некоторых в руках были фонари, которые сразу же гасли. Другие выкрикивали указания, просьбы о помощи, приказы — неизвестно, что они кричали, ведь ураган уносил их слова и свет от фонарей. Ничего не было слышно, кроме ужасающего грохота ливня и загробного завывания ветра.

Пронесся человек — это был плотник Лупишсиниу, устремившийся к мосту. Неужели он думал удержать его руками, защитить своим телом? С Жабьей отмели набежали обезумевшие проститутки, пришел народ с Ослиной дороги — все собрались на пустыре в ужасе и замешательстве, жаловались и рыдали. Никто не знал, что делать и куда идти.

Но сильнее страха и отчаяния оказался громоподобный голос араба Фадула Абдалы, перекрывший шум бури и грохот воды. Сжав кулаки, Турок бросал вызов Небесам.

8

Первым строением, поглощенным потоком, стал старый, прогнивший от времени сарай, и под его обломками оказались погребены многие радости и печали. Когда на глинобитном — крепче, чем цемент, — полу бывали танцы, Турок Фадул, пользуясь словечками из вокабуляра кабаре, помпезно именовал сарай танцзалом, но с таким же успехом он служил местом для ночлега погонщиков и путников: здесь они разжигали угли, чтобы поджарить вяленое мясо и разогреть кофе. Тут народ собирался вокруг колоды — это был игровой зал, казино, в котором делались ставки, притон для жульничества и драк, где частенько сверкала сталь кинжалов. Это был и кружок, куда приходили поболтать и попеть песни. Здесь всякое случалось — и обман, и предательство, здесь звучали напевы и гитарные переборы, здесь бренчали на кавакинью и слышалась игра на гармони-концертино. Сарай служил и больничной палатой — здесь по дороге в Итабуну в поисках врача и аптеки могли передохнуть страждущие. Импровизированная капелла для заупокойных служб, сарай был также местом бдения над усопшими — здесь собирались родственники и чужаки, воодушевленные кашасой, вспоминали их поступки и достоинства. Здесь кокетничали и влюблялись, в соломенном сарае встречались взгляды, тут ухаживали, знакомились, здесь рождалось желание, здесь ругались и расставались — мечты возникали и рассеивались как дым. Арена для споров, драк и ссор. Здесь вспыхивало насилие, лилась кровь, сюда приходила смерть.

В былые времена это был простой навес — убежище, которое построили смельчаки, открывшие эту тропу, чтобы срезать путь для караванов с какао. Увидав такое красивое, удобное для ночлега место, они окрестили его, вспомнив о недавно произошедших здесь событиях, Большой Засадой. Движение погонщиков стало активнее, прибавилось жителей, пришло больше проституток, лесорубов и батраков, появилось заведение Турка и кузница — и вот уже понадобился сарай более солидных размеров.

На строительстве нового навеса собрались все жители: две дюжины изгнанников, не больше, — это считая и мужчин и женщин. Быстро и единодушно они откликнулись на призыв Каштора Абдуима — а это известный любитель всего нового. По просьбе негритянки Эпифании кузнец решил отпраздновать день Сан-Жуау, но, по правде говоря, праздник начался в тот же час, когда решили построить сарай и распределили задачи. Это была не работа, а развлечение, — они срезали солому с пальм, отмеряли бамбуковые шесты, переплетали лианы, устанавливали фундамент и навес.

«Настоящий праздник», — подтвердил Педру Цыган. Проходя через Большую Засаду, он решил задержаться здесь, чтобы поучаствовать в шумной беготне и возглавить праздничный круговорот. Он начал с того, что предложил назначить торжественное открытие на ночь Святого Антонио, и затея эта была принята всеми с энтузиазмом.

Скольким праздникам в бедном, но волшебном танцзале Большой Засады придал блеск гармонист? Точного числа он сам не ведал, да и никто не знал — так много их было, и каждый все веселее и веселее. Но участники тех первых танцулек никогда их не забудут — и на то есть разные причины. Тогда к ним внезапно пришла смерть и вслед за нею утвердилась жизнь.

Праздник начался возбужденно и шумно, с бурной перебранки между проститутками, в которой отличились Далила и Эпифания, Котинья и Зулейка. Заваруха вышла поистине забавная и увлекательная. Нет ничего лучше, чтобы оживить любой праздник, чем перепалка между шлюхами. После этого танцы продолжились и веселье забурлило еще пуще, и так до той самой стычки, когда погонщики быков захотели увести женщин силой. Как известно, кончилось все печалью и трауром.

Шальная пуля убила маленькую Котинью — удивительное создание с хрупким телом, добрым сердцем и сильным духом. Она знала рецепты сладостей и наливок и готовила эти монастырские лакомства. Она выросла среди монашек и, чтобы послужить Господу еще лучше, стала утешением и развлечением брату Нуну де Санта-Мария — неукротимому португальскому бабнику. Когда имя Котиньи всплывало в разговоре — ее вспоминали с тоской, — Корока сравнивала ее с птичкой.

И все же, прежде чем пасть жертвой пули, она и прочие присутствующие: жители местечка и приезжие, мирные люди и задиры — все услышали воззвание, провозглашенное громко и четко Фадулом Абдалой от имени маленькой общины, которая здесь жила и трудилась: «В Большой Засаде один за всех и все за одного!» Стоило вспомнить эти слова в час наводнения, когда казалось, что селение вот-вот затопит. Снова Турок встал и заговорил от имени общины, теперь уже более многочисленной. Еще раз он провозгласил девиз, начертанный в ночь Святого Антонио на гербе Большой Засады, который у нее так и не появился и говорил о жизни, что празднует победу над смертью.

9

Посреди развеянной соломы, унесенной потоком воды, показались пожитки сеу Сисеру Моуры: целлулоидные манжеты, твердый воротничок, галстук-бабочка, рубашка и брюки. А где плащ и ботинки — наиболее ценные вещи? И где сам скупщик какао, уважаемый гражданин, представитель компании «Койфман и Сиу»? Если он спал в сарае, то, наверное, натянул плащ и ботинки и вышел поглядеть на катастрофу.