Кремлевское кино (Б.З. Шумяцкий, И.Г. Большаков и другие действующие лица в сталинском круговороте важнейшего из искусств) - Александр Юрьевич Сегень

Большаков не пользуется никаким авторитетом среди творческих работников кино ввиду его полной некомпетентности в вопросах киноискусства», — писал Агипроп в гневной записке в Политбюро, требуя немедленного отстранения Ивана Грозного от должности киноцаря. Но Сталин откровенно не любил Георгия Федоровича, о котором ему к тому же еще и доносили, что он тайком посещает многочисленных любовниц, а Ивану Григорьевичу, человеку чистому и честному во всех отношениях, вполне доверял.

Что бы ни затевал Большаков, главный агитпроповец тотчас выступал против. Иван Григорьевич предложил показывать кинофильмы на заводах и фабриках во время перерывов, Агипроп сразу же разразился гневным постановлением о вреде такой инициативы. Большаков устраивал вечера и творческие встречи с американскими и британскими кинематографистами, Александров писал, что он чуть ли не шпион, а англичане и американцы хоть и союзники, но временные и остаются коварными слугами мирового империализма. Большаков подавал тематические планы производства новых фильмов, Александров громил их в пух и прах, доказывал несостоятельность. Агитроп пытался запретить покупку американских и английских фильмов, но Большаков добивался, аргументируя, что мы закупаем на триста тысяч долларов, а прокат наших фильмов за границей приносит около двух миллионов ежегодно.

С. И. Сталина. 1950-е. [РГАСПИ. Ф. 558.Оп 11. Д. 1669. Л. 26]

В конце 1942 года дочь Сталина влюбилась в сценариста Каплера, они встречались, гуляли по Москве, ходили в театры и кинотеатры, и все под присмотром охранника Светланы. Каплер уехал в сражающийся Сталинград и там написал рассказ, адресованный девушке, живущей в Кремле. История с Каплером, не стоившая и выеденного яйца, быть может, и не разгорелась бы, если бы главный агитпроповец не разослал всем, кому только можно, докладную записку о том, что рассказ «Письмо лейтенанта» — идеологическая диверсия врага народа. И пошло-поехало! В итоге ссыльный Каплер отправился в Воркуту, а Большаков лично проследил, чтобы опального сценариста устроили там как можно лучше. В Воркуте он получил жилье и должность в фотоателье.

Один за другим в тяжелейших условиях войны на экраны страны выходили фильмы, от которых советских зрителей охватывал восторг, и они по многу раз их пересматривали: «Валерий Чкалов», «Мечта», «Свинарка и пастух», «Антон Иванович сердится», «Дело Артамоновых», «Богдан Хмельницкий», «Парень из нашего города», «Александр Пархоменко», «Котовский», «Как закалялась сталь», «Секретарь райкома», «Георгий Саакадзе», «Морской ястреб», «Жди меня», «Два бойца», «Воздушный извозчик», «Актриса», «Радуга», «Она защищает Родину», «Насреддин в Бухаре», «Лермонтов», «Непобедимые», «Жила-была девочка», «Кутузов», «Небо Москвы»… А Агитпроп писал докладные записки: «Художественные фильмы, за немногим исключением, стали крайне упрощенными, примитивными по замыслу, убогими по идейному содержанию, низкими по художественному выполнению, плохо музыкально и технически оформленными. Большаков проявил полную неспособность обеспечить художественную кинематографию удовлетворительными сценариями и прикрывает свою бездеятельность жалобами на сложную процедуру утверждения сценариев. Большаков не пользуется никаким авторитетом среди творческих работников кино ввиду его полной некомпетентности в вопросах киноискусства, а его заместители — весьма ограниченные, мало подготовленные люди, к вопросам кино вообще отношения не имеющие и не могущие со знанием дела судить о фильмах, сценариях, работе режиссеров и актеров. Мало того, в составе Комитета нет ни одного работника, который мог бы разбираться в вопросах киноискусства и пользовался бы уважением среди творческих работников кино. Необходимо немедленно полностью реформировать кадры Комитета по делам кинематографии!»

Лишь однажды Агитпроп встал на защиту председателя кино. В январе 1943 года Ромм вдруг направил Сталину донос на Большакова, писал, что тот не только очень плохой руководитель, но к тому же и антисемит, преследует киноработников по национальному признаку, только за год ни за что ни про что уволил полторы сотни евреев. И это при том, что добрый Иван Григорьевич ни сном ни духом ничего не имел против представителей древней нации. А вот главный агитпроповец их недолюбливал, и, когда Сталин, оставив донос Ромма без внимания, переслал его Александрову, тот быстро разобрался, выяснил, что Большаков не уволил и даже не понизил в должности ни одного еврея, кроме самого Ромма, которому просто надоело исполнять обязанности начальника Управления по производству художественных фильмов, и в заявлении об увольнении по собственному желанию Михаил Ильич написал, что тоскует по режиссерской работе, а административная ему мешает. Александров вызвал Ромма к себе, сказал ему: «Ай-яй-яй!» — и впредь запретил писать подобные доносы. Впрочем, продолжая борьбу против Большакова, зловредный агитпроповец часто вставлял в свои докладные записки фразочку: «О чудовищных недостатках в работе руководителя КДК постоянно жалуется выдающийся кинорежиссер Михаил Ромм».

Весь сорок третий год Агитпроп воевал с Большаковым, организовывал собрания, на которых с критикой в адрес кино выступали Фадеев, Толстой, Гладков, Соболев, в «Крокодиле» на Ивана Григорьевича печатали карикатуры, но один человек сводил все эти усилия на нет, потому что этот человек оставался в стране самым главным.

Когда американцы присудили Оскара фильму «Разгром немецких войск под Москвой», Большаков собрался лететь в Америку вместе с создателями картины Варламовым и Копалиным и получить высокую награду. Агитпроп гневно откликнулся одной из своих любимейших резолюций: «Нецелесообразно!» В итоге две статуэтки, предназначенные обоим режиссерам, на церемонии награждения получил советский консул в Лос-Анджелесе Мукасей. Лишь через полгода кинодокументалист Владислав Микоша, снимавший фильм о прибытии союзников по пути северных конвоев, оказался в Нью-Йорке, в советском посольстве получил статуэтки и привез их. Каково же было разочарование, когда они оказались гипсовыми и лишь слегка покрытыми позолотой. Видите ли, американцы постановили, что во время войны нельзя транжирить ценные металлы! Какие там ценные? До войны и после нее статуэтки делали из британия — сплава олова и сурьмы. Тоже мне, экономия! Варламову и Копалину Большаков статуэтки не отдал, не приведи бог, напьются на радостях и пьяные раскокают, и оставил на хранение в надежном сейфе в Малом Гнездниковском.

Когда громили Довженко, Ивану Григорьевичу было не очень-то его жалко, он знал, что за глаза Александр Петрович называет его Ивашкой Пошляковым, а однажды где-то ляпнул: «Какой он Иван Грозный? Он Иван Грязный!» Но удар по самостийнику оказался таким устрашающим, Большаков очень пожалел его, да еще, не дай бог, помрет хлопец, всюду завопят: затравили, загубили! И он помаленьку поддерживал попавшего в опалу режиссера. Впрочем, того даже никуда не сослали, а могли бы назначить помощником воркутинского фотографа Каплера. Уволенный отовсюду Довженко все-таки получил должность режиссера на «Мосфильме» и отправился снимать, как освобождают Правобережную Украину.

Несмотря на усилия злобного Агитпропа, Большаков не только укреплялся на своем месте, но в апреле 1944 года получил второй орден Ленина. А всего с подачи Большакова тогда же были удостоены разных орденов