Бесспорное правосудие - Филлис Дороти Джеймс

– Мне надо быть осторожной. Я не могу болтаться на улице. Октавия меня знает. Ведь я иногда работаю у них в доме. Сколько времени тебе понадобится на установление контакта?

– Кто его знает. Будут новости – сообщу. Могут потребоваться дополнительные деньги.

– У тебя есть две тысячи. Остальные деньги ты можешь получить по частям, и окончательный расчет после заключения брака.

Он посмотрел на меня черными глазами одинокого волка и сказал:

– А что, если я женюсь, а вы откажетесь платить?

– Никто из нас не дурак, мистер Эш, – ответила я. – Собственная безопасность меня достаточно беспокоит, чтобы я помышляла об этом.

Сказав это, я поднялась и вышла. Не помню, чтобы Эш что-то сказал на прощание, но мне запомнилась темная фигура в дверном освещенном проеме – он смотрел мне вслед. Не помня под собою ног, не ощущая усталости, не замечая огней и шума проносящихся машин, я дошла до Шепердз-Буш. Меня переполняло радостное возбуждение, словно я опять была молодой и влюбленной.

Как я и предполагала, Эш не тратил времени зря. Согласно нашему уговору, он позвонил мне спустя два дня в восемь утра и сказал, что познакомился с девушкой. Как – он не говорил, а я не спрашивала. Потом позвонил еще раз и сказал, что будет с Октавией 8 октября в Олд-Бейли, где должна вести защиту ее мать, после окончания процесса они сообщат ей о помолвке. Если мне требуются доказательства, я могу побродить поблизости и увидеть все собственными глазами. Но я понимала, что риск велик, кроме того, я и так уже была достаточно осведомлена. Днем ранее Эш предупредил меня, когда я могу увидеть, как они отъезжают от дома на Пелхем-плейс на мотоцикле. В десять утра я была там и все видела. Еще я звонила миссис Бакли, якобы просто поболтать, и спросила, как дела у Октавии. Она не распространялась на эту тему подробно, но и сказанного было достаточно: Эш прочно вошел в ее жизнь.

А теперь я подошла к той части письма, которая больше других заинтересует полицию, – к смерти Венис Олдридж.

Вечером 9 октября я пришла в коллегию в обычное время. Так случилось, что я работала в одиночестве: миссис Уотсон вызвали к попавшему в аварию сыну. Если бы она вышла на работу, кое-что пошло бы иначе. Я стала убираться, но не так тщательно, как если бы мы работали вдвоем. Убрав кабинеты на первом этаже, я поднялась на второй. Дверь в кабинет мисс Олдридж была закрыта, но не заперта. В замке внутренней двери со стороны кабинета торчал ключ. Комната была погружена в темноту, как и все остальные комнаты, кроме холла, что я и увидела, подходя к зданию. Я включила свет.

Сначала я подумала, что она заснула в кресле. Пробормотав «простите», я попятилась, боясь, что побеспокоила ее. Олдридж никак не реагировала, и вот тут я сообразила, что не все здесь в порядке, и подошла к ней. Она была мертва. Я сразу это поняла, когда коснулась еще теплой щеки и заглянула в широко открытые глаза – тусклые, как сухие камни. Пульса не было. Впрочем, подтверждений не требовалось: я знаю разницу между живыми и мертвыми.

Мне даже не пришло в голову, что она умерла не естественной смертью. А что я могла еще думать? Ни крови, ни орудия убийства, никаких следов насилия, беспорядка в кабинете или в ее одежде. Она сидела, развалившись, в кресле, с упавшей на грудь головой, вид у нее был мирный и расслабленный. Я решила, что скорее всего у нее отказало сердце. А потом вдруг я осознала ужас ситуации. Она украла у меня месть. Все мои планы, все расходы, все усилия – все прахом: она навсегда ускользнула от меня. Некоторым утешением служило то, что она по крайней мере знала о присутствии Эша в жизни дочери, но это знание длилось так недолго, месть оказалась мизерной.

И вот тогда я принесла пакет с кровью и парик и сделала последний штрих. Мне было известно, где хранится удлиненный парик, – шкаф мистера Нотона никогда не запирался. Отпечатков пальцев можно было не опасаться: я по-прежнему была в тонких резиновых перчатках, которые надела в начале уборки. Кажется, я понимала – должно быть, понимала, – что мой поступок вызовет ажиотаж в «Чемберс», но мне было все равно. Я даже хотела этого. Я вышла из комнаты, заперла за собой обе двери, надела пальто и шляпу, включила сигнализацию и покинула коллегию. С собой я захватила ее брелок с ключами и бросила его в Темзу.

Только после визита инспектора Мискин, которая заехала за мной, чтобы отвезти в «Чемберс», я узнала, что смерть была насильственная. Моя первая мысль была о собственной защите, и, только вернувшись домой, я впервые задумалась над тем, что натворила. У меня не было сомнений, что тут замешан Эш, и, только позвонив миссис Бакли, я узнала о его алиби. Но теперь я понимала, что задуманному мной плану должен прийти конец. Похоже, вылив кровь на голову Венис Олдридж, я вместе с ней вылила всю свою ненависть. То, что казалось немыслимым святотатством, стало освобождением. Венис Олдридж навсегда ушла из моей жизни. Я могла наконец почувствовать себя свободной и, расставшись с наваждением, увидела все как есть. Я вступила в сговор со злом, чтобы творить зло. Сама потеряв внучку, я сознательно направила другого ребенка в руки убийцы. Потребовалась смерть матери, чтобы я осознала чудовищность греха, к которому привела моя одержимость.

Вот почему я пришла к вам, святой отец, и исповедовалась. Это был первый шаг. Второй будет не легче. Вы сказали, что я должна сделать, и я это сделаю – но по-своему. Если следовать вашему совету, мне следует тотчас идти в полицию. Я же, когда Эш позвонит во вторник утром, попрошу привезти ко мне в тот же вечер к половине восьмого Октавию. Если он откажется, я пойду к ней сама. Но мне хотелось, чтобы наш разговор произошел в моей квартире, куда она никогда больше не придет. И тогда ее дом не будет осквернен памятью о моем вероломном поступке. А затем я уеду – всего на неделю. Знаю, мое бегство – трусость, но мне надо побыть одной.

Я разрешаю вам отнести это письмо в полицию. Думаю, там уже догадались, что это я осквернила труп Венис Олдридж. Они, конечно, захотят допросить меня, но это может неделю подождать. Через семь дней я вернусь. Но сейчас я должна уехать из Лондона, чтобы решить, как мне распорядиться остатком своей жизни.

Вы взяли с меня обещание, что я все расскажу полиции – так и будет. Вы сказали, что нужно исправить ситуацию с Октавией – я это сделаю. Но рассказать следует мне самой: я не хочу, чтобы это делал офицер полиции – пусть самый доброжелательный. Дело тяжелое – но оно часть моего наказания. Может быть, она так верит Эшу, что мой рассказ не пошатнет эту веру. Возможно, она сочтет его наговором. И по-прежнему будет хотеть выйти за него замуж, но пусть тогда делает это осознанно, зная, кто он такой и что мы вместе с ним сотворили.

На этом письмо заканчивалось, дальше следовала подпись.

Дэлглиш читал чуть быстрее и каждый раз несколько секунд ждал, пока Кейт кивком головы говорила, что можно перевернуть страницу. Письмо читалось легко – оно было выразительное и честное. Когда они закончили чтение, Дэлглиш молча сложил письмо.