Лес великого страха - Мария Гинзбург

– Или так, – согласилась Морана. – Твой Цин останется при тебе. Но утро после Самхайна ты встретишь на чужом берегу… Однако мне было бы очень приятно, если бы ты покинул наш лес еще до осеннего равноденствия.

– Хорошо. Я двинусь по Старой Тропе сразу, как выйду отсюда, – помолчав, ответил маг. – А сейчас я прислонюсь к забору, если ты не возражаешь.

– Как тебе будет удобнее.

Квалмэхтар выбрал место около обугленного частокола, чуть в стороне от ворот. Некромант не хотел мешать ведьмам, заканчивавшим плетение магического щита. На Морану и эльфа никто не обратил внимания. Небесные воительницы очень измучились и были слишком заняты делом, чтобы глазеть по сторонам. Некромант уперся спиной в забор и сообразил, что при их в разнице в росте Моране будет просто не дотянуться до его губ. Квалмэхтар подкатил к себе ногой обугленную чурку – все, что осталось от поленницы Магнуса, – и сделал приглашающий жест. Суккуб встала на полешко.

Раньше Моране не приходилось целовать Квалмэхтара. Некромант захаживал в таверну не так уж часто и в долг ничего не брал. Она ожидала, что губы Квалмэхтара будут жесткими, напряженными. Но некромант не пытался оттолкнуть ее, смягчить боль, которая должна была последовать за этим прикосновением. Он коснулся ее языка своим. Первый раз Моране предстояло забрать у кого-либо так много; и никогда еще тот, кому предстояло отдать часть своей силы, не пытался быть нежным.

Квалмэхтар хотел, чтобы ей было хорошо.

Несмотря ни на что.

И несмотря ни на что, он ее просто хотел.

В этот раз это было его истинным желанием. Морана не желала облегчать Квалмэхтару процесс возврата оружия и его каналов чувственности не касалась.

На двор таверны начал медленными хлопьями падать снег. По цепочке женских голосов пролетели изумленные возгласы, но некромант этого уже не слышал. Он осел назад, тяжело навалившись на забор всем телом, и крепко схватился за суккуба. Но голос Мораны, несколько мгновений – или столетий – спустя выплывший из холодной бездны, он все же услышал:

– Отпусти меня.

Квалмэхтар разжал руки и увидел, что лицо у Мораны влажное. Суккуб отвернулась. Некромант взял ее пальцами за подбородок.

– Эй, – сказал Квалмэхтар. – Ну не буду я плакать. Даже чтобы доставить тебе удовольствие. Но я не хотел, чтобы ты плакала.

– Я не очень горяча, – спокойно отвечала суккуб. – Но снег от моего дыхания все же тает.

Снегопад прекратился так же внезапно, как и начался. Некромант несколько минут стоял неподвижно, глядя, как тают снежинки на полешке. Морана спрыгнула на землю. Квалмэхтар, держась за забор, двинулся к воротам.

– Откройте ему проход, – сказала хозяйка таверны.

В темно-синем непрозрачном щите, заполнившем пространство между столбами, медленно проступила дыра. Некромант увидел черное пятно на дороге за воротами – все, осталось от фургона. Прежде чем шагнуть за щит, маг обернулся.

– Я слышал, что не только эльфы гибнут, когда наши боги изменяют нам, – с трудом произнес он. – Боги тоже умирают, если от них отказываются те, кто их любил!

– Вот как, значит, – спокойно ответила Морана. – Тогда послушай, и я тебе кое-что скажу. Боги любят тех, кто с ними спорит. Не все боги, но я – люблю. И мне очень жаль, что эта любовь осталась неразделенной.

Она смотрела, как его спина исчезает в овале прохода. Как затягивается отверстие в щите. Как ведьмы медленно летят над двором. Силуэт суккуба начал медленно таять. Когда первая из ведьм приземлилась на крыльце, Морана уже сидела на своем обычном месте – на барабане за стойкой.

Не в первый раз ему приходилось уходить, оставляя за спиной дымящиеся развалины.

Далеко не в первый.

Справедливости ради надо сказать, что первыми дымящимися развалинами за спиной некроманта были руины его родного села, сожженного Армией Мандры.

Но когда Квалмэхтар миновал обугленный остов второго фургона, некромант вдруг понял, со щемящей ясностью, что позади него остался не только дом, который он мог считать своим.

А вся его жизнь.

Какова бы ни была причина, он жег, убивал, предавал и мучил о с одной только целью. У Квалмэхтара было своеобразное понятие о любви, но оно у него было. А теперь у некроманта не осталось ничего.

Ни дома, ни леса, ни любви.

И тогда он развернулся и пошел обратно. Он решил сказать Хэлл, что она может сделать с ним все, что пожелает. Хоть зарубить сразу, хоть четвертовать, если ей так больше нравится. В момент смерти волшебника, владеющего Цин, открывались ворота в Подземный мир, куда затягивало все живое; ну так ведь и маг, который мог закрыть эти ворота, находился в таверне.

Точнее, находилась.

Квалмэхтар переступил через торчащую из-под обломков фургона черную руку. По лопнувшим от жара часам на запястье некромант понял, что эта рука принадлежала Лайруксалу. В этот момент маг услышал зов – слабый, но отчетливый. Квалмэхтар остановился и прислушался. Сначала, по характерной окраске импульса, некромант понял, кто его зовет. А потом маг понял, зачем его зовут. Квалмэхтар последний раз посмотрел на темно-синий щит на воротах таверны, сошел с дороги и стал быстро спускаться по косогору. Маг чуть не сломал ногу, соскользнув с камня, который на вид казался очень прочным, но зашатался, когда Квалмэхтар наступил на него. Однако темпа не сбавил – зов был все тише.

Но ослабевал не только тот, кто позвал некроманта.

Все же, Квалмэхтар надеялся успеть.

Верховный Трибунал собрался не через четверть часа, но через двадцать пять минут.

Зал заседаний оказался небольшим помещением. Своими большими окнами, рядами деревянных скамеек и трибуной для учителя у стены он напомнил Энедике школьный класс. Стальная клетка у противоположной стены уничтожала это обманчивое впечатление. Становилось понятно, что трибуна поставлена здесь не для учителя квеньи или математики, а для президиума Верховного Трибунала. Слева от трибуны находился стол. За ним расположился щуплый человек в сером мундире. Фигурой и манерами он напоминал огромную застенчивую лягушку. Судя по стопке чистой бумаги на столике перед ним, это был секретарь Верховного Трибунала. Крон усадил Энедику рядом с секретарем, ободряюще улыбнулся эльфке и сказал:

– Отвечай на вопросы четко и спокойно. Говори правду и ни о чем не волнуйся.

Энедика хмуро кивнула. Эльфка была взвинченная беготней, примеркой нового костюма, предстоящим судом и отсутствием завтрака – а судя по золотым, косо лежащим поперек зала столбам солнечного света, они с Кроном пропустили не только завтрак, но и обед. «И почему здесь я, а не Черная Стрела», подумала Энедика с тоской. – «Та в детстве пила на золоте, ела на серебре. Уж она бы чувствовала себя здесь как рыба в воде. Глазки бы секретарю построила…А я всю жизнь по лесам и болотам, хорошим манерам не обучена».

Маг набросил на нее покрывало невидимости и добавил: