Жена султана - Джейн Джонсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О небо, нигредо становится альбедо! Что за непостижимая алхимия?
Момо радостно хихикает.
— Мистер Дрейкотт, боюсь, я вынужден просить вас о помощи.
Я быстро рассказываю ему, что случилось.
— Мне очень неловко вовлекать вас в столь неприятное дело, и я не стану вас винить, если вы пожелаете позвать констеблей. Однако выслушайте меня, у меня для вас предложение.
Час спустя, чистый, с перевязанными ранами, получив согласие на свое предложение, я забираюсь в портшез, который вызвал мистер Дрейкотт. Я укутан в одолженный им плащ, на лицо мое надвинута треуголка. Носильщики пыхтят и отдуваются всю дорогу до Уайт-Холла.
— Боже правый, — говорит один, когда я выхожу, неся Момо под плащом на бедре. — Уж простите, сэр, но тяжелы вы, как конь.
Я извиняюсь и отдаю ему последний золотой, отчего он замолкает.
В тот вечер, когда король удаляется в опочивальню, я бегу с Момо по темным коридорам, по галереям и черным лестницам, которыми редко пользуются: все эти безлюдные части огромного дворца постепенно приведут нас, незамеченными, к Личной лестнице. Камердинер, мистер Чиффинч, проводит нас к Его Величеству.
Короля мы застаем за одиноким ужином, и, увидев еду, Момо набрасывается на остатки, как дикий зверь. Король, разоблаченный из дневного платья, одет в индийский халат, как восточный властитель; возможно (я делаю щедрое допущение), поэтому Момо чувствует себя как дома и начинает есть без приглашения или позволения. Но куда вероятнее, что он просто оголодал; и это моя вина.
Я сурово его стыжу и прошу прощения за его невоспитанность, но Его Величество не обращает на меня внимания. Вместо этого на лице его проступает странное мягкое выражение, пока он смотрит, как мальчик запихивает в рот пирог. Потом он поднимает на меня глаза.
— Вы знали, что меня звали Черным Малышом, когда мне было столько, сколько ему? Я был куда темнее этого юноши, и глаза у меня никогда не были голубыми. Его мать, должно быть, очень светлая.
— У нее очень белая кожа, и волосы, как золотые нити.
Последний раз я видел ее почти четыре месяца назад. Я начинаю забывать черты лица Элис, помню лишь завораживающие мелочи: тень от ее светлых ресниц на щеке, когда она озарена солнцем; лучи морщинок вокруг ее рта, когда она тянется губами к моим…
Король задумчиво кивает, потом подзывает Момо.
— Иди-ка сюда, молодой человек.
Момо, доевший пирог целиком — остались лишь крошки и следы на лице, — повинуется.
— Надо поклониться, — подсказываю я. — Это король Англии.
Но Момо слишком зачарован, чтобы кланяться. Вместо этого он спрашивает:
— А где твои драгоценности?
Король разражается смехом. Потом, успокоившись, отвечает:
— Королям не нужны драгоценности, чтобы быть царственными, молодой человек.
Момо обдумывает это, потом снимает брильянтовый ошейник миссис Герберт, о котором я, торопясь доставить мальчика сюда невредимым, совсем забыл, и торжественно протягивает его монарху.
— Тогда мне это не нужно, — царственно произносит он.
И начинает опустошать карманы кружевного костюмчика, извлекая жемчужную брошь, пару брильянтовых серег и тонкую золотую цепочку с распятием.
Я цепенею.
— Ох, Момо…
Карл поднимает густую черную бровь.
— Надо же, вот это улов. Ты знаешь, что в моем королевстве делают с грабителями?
Момо озадаченно качает головой.
— Я не грабил, — беззаботно говорит он. — Я их просто хранил. Но теперь они мне не нужны, потому что ты — король, и они должны быть у тебя. В Марокко султану принадлежит все в королевстве.
— Да ну?
— Да, папа мне всегда говорит: «Все, что ты замечаешь вокруг, Момо, принадлежит только мне: все люди и все, что у них есть, все мое». У королей так.
Король сухо улыбается:
— Святые рыбы, твой прадедушка был бы тобой очень доволен.
Я хмурюсь.
— Его прадедушка?
— Мой отец, король Карл Первый.
Но я продолжаю глупо бормотать.
— Боюсь, прадедушка мальчика давно умер в Гааге, в Голландии.
— Согласен, с тех пор, как я был в изгнании в этом городе, прошло много времени. Больше тридцати лет: «крылатая мгновений колесница», все в таком духе.
Карл смотрит на меня с любопытством, потом понимает.
— Вы не знали?
— Боюсь, сир, я в совершенном недоумении.
Он встает, идет к эмалевому ларчику и достает из него вышитый свиток Элис. Разворачивает его передо мной, и я читаю:
«Сир, простите дерзость вашей несчастной подданной.
Я ничего не прошу для себя, умоляю лишь, позаботьтесь о моем сыне, вашем маленьком внуке Чарльзе, известном также как Мохаммед, сын Исмаила, султана Марокко, который держит меня женой в городе Мекнес.
Со стыдом и отчаянием, ваша дочь Элис,
рожденная Мэри Суонн в Гааге, в октябре 1649 года».
Мир вокруг меня начинает вращаться. Я падаю в кресло и закрываю глаза, проходит несколько мгновений, прежде чем я снова становлюсь собой. Открыв глаза, я вижу, что король, лысый, как яйцо, обряжает Момо в свой огромный черный парик.
— Вот так… И как тебе понравится таскать на себе такое уродство, юноша? А придется, знаешь ли, если ты здесь вырастешь, хотя от этих злосчастных штуковин адски жарко и весь чешешься.
— Я заведу новую моду, — объявляет Момо, стряхивая неудобный парик. — Все будут брить головы, как ты и Нус-Нус, а когда холодно, носить шляпу.
— До чего здравомыслящий молодой человек.
Король бросает взгляд на меня.
— Я, разумеется, награжу вас за то, что привели его ко мне. Поселю его у Нелли, — она его полюбит, — а сам буду часто навещать. Жизнь у него здесь будет на славу.
— Мне не нужна награда, — хрипло говорю я.
Элис ничего не просила для себя, даже не просила, чтобы ее выкупили. Она отказалась от сына навсегда. Я проклинаю себя за то, что не распорол чертов свиток и не вышил пару строк в дополнение. Но уже слишком поздно.
— А что с его матерью, сэр? Она в плену, хотя ее вины ни в чем нет, ее захватили корсары на корабле, державшем путь в Англию.
Я вижу, как омрачается его лицо.
— Что ж, это несколько иное дело: дама теперь принадлежит султану, а он, судя по всем рассказам, человек весьма несговорчивый. Да и переговоры по Танжеру, сколько я понимаю, идут не слишком успешно.
Мне приходится прикусить язык. Переговоры по Танжеру не продвигаются не только потому, что королевские министры непримиримы, а Исмаил явно велел бен Хаду быть уклончивым, но еще и потому, как я теперь понимаю, что наш достойный посол спутался с девицей (впрочем, уже не девицей) Кейт и тянет время ради своего удовольствия.