Сюзанна и Александр - Роксана Гедеон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Граф Ле Пикар умер? – спросила я настороженно.
– Да. Мы все очень сожалели о нем.
Что-то вспомнив и сразу загоревшись этим воспоминанием, Жан воскликнул:
– Ах, ма, люди Бонапарта тоже неплохо сражались! Я помню, как было страшно, когда они подложили мину под стену и сделали пролом, а потом с помощью лестниц преодолели ров. Турки и даже некоторые наши бросились бежать – все боялись, что с ними сделают то же, что было в Яффе…
– И что же?
– Их остановил паша Джезар. Он бросился врагу навстречу, и мы опрокинули атаку!
– Мы? – вскричала я. – Ради Бога, Жан, что ты-то там делал?
Он на миг смутился, потом решительно сказал:
– Ну, конечно, я не воевал. Но я сидел в крепости и стрелял.
– Ты стрелял?!
– Да! – выпалил он, упрямо сверкнув глазами. – Я даже одному пробил мундир и галстук, и мне сказали потом, что это был сам генерал Мюрат!
Я на миг онемела. Ну как можно было сразу поверить, что мой ребенок вот этими самыми руками стрелял в людей?
– И что… тебе не было страшно?
– Что же тут страшного? – спросил он простодушно.
– Ну, я, например, не смогла бы так.
– Ма, но ведь тебе и не надо.
Со вздохом, горестным и радостным одновременно, я обняла его и, повеселев, сказала:
– Ты, наверно, соскучился по домашней кухне. Чем тебя там кормили? Солдатской солониной и хлебом?
– Ой, ма, я так хочу блинов – таких, знаешь, как делают в жирный вторник! И еще… еще чашку бульона!
Я засмеялась, довольная этим чисто детским порывом, и пригласила всех пойти на кухню, где, может быть, в данный момент и не будет блинов, но уж чашка бульона обязательно найдется.
2
– Ма, а почему ты здесь?
Я вздрогнула, услышав этот вопрос, хотя давно ожидала его, и, не отвечая, внимательно посмотрела на Жана. Он шумно вздохнул.
– Мы ведь искали тебя там, в Белых Липах, а нам сказали, что ты там больше не живешь. А сестры – они ведь там остались. И Филипп тоже…
– Ты видел его?
– Ага. Он так вырос.
Я не сумела перевести разговор на другую тему. Жан снова тревожно посмотрел на меня, и я поняла, что вопросы его не разрешишь замалчиванием.
– Разве тебе там не нравилось, ма?
– Это все слишком сложно, мой мальчик.
В дверях показался мой отец, и Жан сразу высвободился из моих объятий.
– Вам, похоже, пора спать, – произнес принц негромко.
– Вы не хотите говорить при мне? – спросил Жан, оглядываясь на меня.
Я с усилием произнесла:
– Не сейчас, мой милый. Не сейчас. Позволь нам сначала обсудить все это вдвоем.
Я погладила его волосы. Он быстро поцеловал меня в щеку, потом коснулся губами моей руки и, поклонившись совсем по-взрослому, вышел. Принц проводил внука взглядом, потом медленно опустился в кресло напротив меня.
За распахнутым окном шумел свежий майский дождь. Весна пробудила к жизни умытое теплой водой племя трав. Начался карнавал цветов: даже отсюда, из замка, были видны корзинки мать-и-мачехи, золотыми монетами раскиданные по обрывам, берегам и осыпям, и пучки сиреневых цветочков на верхушках волчьего лыка. Цветущая серая ольха сыпала пыльцой. Лес стоял в разливах шоколадно-пунцовых тонов с темными островками хвойников.
Мы с отцом некоторое время молча смотрели друг на друга. Я знала, что за разговор нам предстоит, и уже готовилась дать объяснения. Принц заговорил первый.
– Что ж, дорогая моя, – сказал он, – мне кажется, я все понимаю.
– Понимаете, почему я здесь, а не там?
– Да.
Как выяснилось, после того, как они с Жаном обнаружили, что я в Белых Липах больше не живу, отцу пришло в голову заехать в Гран-Шэн и получить какие-то объяснения у Констанс, которую он знал как мою хорошую подругу. Она рассказала ему все, начиная еще с дуэли во время бала.
– Сюзанна, я никак не мог такого ожидать.
Слова отца показались мне не совсем ясными. Он осуждает меня? Сожалеет о случившемся? Да и на Констанс я слегка досадовала: она ведь дала мне слово ни о чем не говорить. Уж лучше бы я объяснила все сама.
– Ожидать чего?
– Того, что этот сопляк осмелится поднять руку на мою дочь.
Я, честно говоря, не сразу поняла, кого он имеет в виду. Голос отца звучал раздраженно, даже разгневанно, и, конечно же, говорил он о герцоге.
– Констанс сказала вам и это?
– Мадам де Лораге утверждала, что вы пришли к ней почти нагая, с изуродованным лицом. Это правда?
– Возможно, она слегка преувеличила. Но в основном все так и было.
Подняв глаза на отца, я добавила:
– Все это уже в прошлом. Меня задело даже не то, что он меня избил и выгнал, а то, что он не давал мне видеть детей. Отец, я ведь полгода не имела к ним доступа.
– Это насилие, которое ничем нельзя оправдать. Я не намерен мириться с создавшимся положением.
Я заметила, что его совершенно не интересует, была ли я в чем-то виновата, заслужила ли такое обращение со стороны Александра, – для отца это все было неважно. Он видел только то, что его дочь, одну из де ла Тремуйлей, кто-то ударил, – его дочь, которую не смеет бить никто, даже король.
– Что же вы хотите делать? – спросила я нерешительно.
– Сюзанна, мы на следующей неделе отправимся туда, и этот человек поймет, что вы не столь беззащитны, как он полагает.
– Вы хотите заставить меня вернуться к нему? – вскричала я, даже приподнимаясь в кресле.
– Нет.
Сжав руку в кулак, он разъяренно произнес:
– Не могу утверждать, что мне удастся забрать у него Филиппа, но внучек он мне отдаст – рано или поздно, это только вопрос времени. Я добьюсь специального эдикта короля, если будет нужно. А уж этому он не сможет противиться.
– Вы думаете? У него тоже есть вес в роялистских кругах.
– Он слишком военный, Сюзанна, а я в некотором роде дипломат. Каким бы влиянием этот человек ни обладал, ему вряд ли удастся встретиться с королем, а я, быть может, увижу Людовика XVIII уже в августе.
Поглядев на меня, он уже мягче спросил:
– Ну, разве я когда-нибудь давал пустые обещания? Я выполню все, что сказал. Девочки вернутся к вам. А развод… я сам теперь желаю вашего развода.
Я слушала его, чувствуя, как воскресает во мне надежда. То, что Александр разрешил мне видеться с детьми, – этого все-таки было мало. Я нуждалась в большем. Я хотела, чтобы дети всегда были со мной. Теперь я думала, что это не так уж невозможно. Когда-то отец пообещал мне, что добьется для Жана имени де ла Тремуйля, и добился.