Чертово колесо - Михаил Гиголашвили
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А номера?.. Менты наверняка их запомнили! — пробурчал Гуга.
— Я говорил с Байрамом, он по проселочным выведет нас в Осетию, а там вряд ли эти номера записаны. Мы, в конце концов, ничего не сделали, просто не остановились. Товар запрячем как следует, что там шестьдесят граммов мацки спрятать?
— Шестьдесят? — не выдержал Ладо. Его давно беспокоили мысли о том, сколько у них добычи и надежно ли она спрятана. Ведь могло быть и так, что потерялась анаша — и все, поди докажи! Бывало, видели… И сколько ее, в конце концов?.. То сорок, то шестьдесят…
Анзор мельком взглянул на него:
— Сомневаешься?
— Нет, просто ты сказал Байраму, что там сорок, — объяснил Ладо, на что Анзор колюче ответил:
— Все, что есть, — наше, никуда не денется. Еще не хватало, чтоб потом говорили, что Анзор в поездке кого-то кинул!
— Кинул? Что значит — кинул? — уставился на него Гуга светлыми глазами. — Кто тут кого может кинуть? Здесь разве есть такие?
— Всякие есть, — проворчал Анзор.
— Кого ты имеешь в виду? — напрягся Ладо.
Анзор отошел к машине, буркнув:
— Ты что-то путаешь, — и завел с Байрамом разговор о парпризе.
Лежа на своей телогрейке, Байрам отнекивался, говорил, что ночью еще кое-как его можно снять с какой-нибудь машины, но днем, при свете, — никак. «Витьки» тоже признались, что парпризы они еще не воровали. Баранов, кур, даже коров — да, а вот парпризов не крали никогда.
— Чего же ты тогда балаболкал? — взъелся на Байрама Анзор. — Мы бы денег на ханку не кидали, а купили бы стекло.
Теперь уже Байрам оказался в неловком положении и должен был оправдываться. Когда спор стал громче, вышла девочка и сказала, что дядя проснулся и ругается, его покой беспокоят, и пусть все уходят, а то он сейчас зарядит берданку.
— Ладно, поехали, пора.
Стали собираться, «Витьки» вспомнили, что не были дома уже сутки, но Анзор не хотел их отпускать — вдруг понадобятся.
— Мацать еще хочешь? — изумился Байрам. — Без парприза по полям шнырять? Ну ты и упрямый, зёма!
— При чем парприз? Что я, парпризом мацаю? Вот поедем проселочными в Осетию, там по дороге и помацаем…
— Куда? Нет, в Осетию я не поеду! Этого еще не хватало!
— Как не поедешь? А кто дорогу покажет? — уставился на него Анзор.
— Куда я потом с лимонкой?
— Мы вас на такси посадим, заплатим, отправим, не бойся!
— Ладно, хоть их отпусти, — смягчился Байрам.
— Пока нет. Вдруг Тимохи нету дома? Или анаши у него нет? Тогда надо будет опять мацать. В конце концов, я дам им еще денег, — понижая голос, доверительно сказал Анзор.
— Не все деньгами меряется, зёма, — заметил Байрам примирительно, давая задний ход.
— Я знаю. Но это меряется, — отчеканил Анзор, но потом все-таки подобрал когти. — Разве я их чем-нибудь обидел?.. Вот, ханки купил, подарки привез…
— Ладно, поехали, — махнул рукой Байрам.
— Руки надо отмыть до конца, — напомнил Анзор. — Позови их, пусть руки вымоют под краном, кирпичом потрут… И кайф пускай весь в одно место сложат. У меня весь кайф будет. А то менты на всех постах предупреждены, машину нашу отметили… Опасно.
Байрам заставил «витьков» вымыть руки и отдать Анзору всю мацанку. У Ладо оставался еще один маленький катышек. Его он припрятал.
Едва студент Шалико Сванидзе очнулся после очередной попойки и успел вынести пустые бутылки и высыпать из окна пятого этажа окурки и картонки от папирос, как к нему нагрянул с обыском капитан Макашвили. Он громко постучал в хлипкую дверь. Шалико замер с веником в руке.
Мака задубасил сильнее. Пилия был в отъезде, поэтому майор послал его одного брать по списку. Дальше шел Сванидзе, вечный студент, и Мака был полон решимости вытрясти из деревенщины как можно больше, ибо чувствовал, что из всего остального списка ему мало что достанется. А тут такой случай — он один, и Сванидзе — один! Без свидетелей!
«Менты!» — с ужасом догадался Шалико, перебирая босыми ногами по полу. Никто, кроме них, так нагло не стучит!
— Открывай! Угрозыск! — уловив шуршание за дверью, рявкнул Мака.
Услышав кошмарное слово, Шалико хотел бежать, но бежать было некуда. Он метнулся в комнату и затаился в углу.
— Открывай, болван, не то выломаю дверь! Хуже будет, учти! — заорал Мака и задубасил ногами.
Шалико понял, что деваться некуда, и побрел открывать. Услышав щелчок замка, Мака рывком пнул дверь. Перед ним возникла жалкая босая фигура.
— Кто еще в квартире? — рявкнул Мака, захлопывая дверь.
— Никого… А в чем дело? — пролепетал Шалико.
Мака вошел в комнату.
— Ну и бардак! — проговорил он, увидев мусор на полу и сваленные друг на друга матрасы. — Группенсексом занимаетесь? Друг друга трахаете?
— Вчера день рождения справляли… — пробормотал Шалико, но Мака увидел под столом смятую синюю коробку из-под папирос «Курортные».
— Анашу курите? Хорошая хоть или так, дерьмо?
— Какую… анашу?.. — прошептал Шалико, прослеживая за его взглядом и утыкаясь в коробку. «Все, сгорел!..» — екнуло в мозгу.
Мака ногой открыл дверь в галерею.
Шалико в замешательстве последовал за ним. На секунду ему вдруг показалось, что это вовсе не угрозыск, а просто какой-то тип что-то ищет; он хотел попросить удостоверение, как видел в кино, но тотчас одернул себя. Не сделать бы хуже… Да и кто мог это быть?.. Ребята ведь предупреждали… Специально приехали, сказали: «Уезжай!» Вот и дождался!.. Уехал бы деревню — и все спокойно: молоко бы пил и рыбу ловил. А сейчас?..
— Это еще что? — спросил Мака, брезгливо беря двумя пальцами тазик, который он метким взглядом транспортника углядел на шкафу в галерее.
— Тут… харчо было… — ответил Шалико, к которому потихоньку стала возвращаться изворотливость вечного студента. В конце концов, никаких фактов нет, чего бояться? Коробка пустая — это ерунда. А проколы? Триппер лечил.
Будто отвечая на его мысли, Мака засунул руку в глубину шкафа, пошарил там, по-фокусничьи торжественно выудил пакетик…
— А тут что? — грозно опросил он. — Сациви? Или пхали?
Вот этого Шалико точно не знал — ничего такого у него там не хранилось и быть не могло (все ядовитое и кайф дающее мгновенно исчезало в глотках студентов, едва появившись).
Мака развернул бумажку — залиловел кокнар. Шалико ужаснулся: ему полный конец! Подкинули факт! Накачанный слухами о всесильном угрозыске, он сразу сомлел, и в душе заметалось паническое нечто без образа и смысла.
— Чего вы хотите от меня? — утираясь и бледнея, спросил он. — Ведь это вы сами подложили!