Фристайл. Сборник повестей - Татьяна Юрьевна Сергеева

вернулась в свой кабинет и проанализировала то, что теперь знала про больного Лабецкого… У меня в отделении очень тяжёлый больной, самый тяжёлый не только на сегодняшний день, но и за несколько последних лет. Его надо спасать — вот и всё. Как заболел? Очень просто. Не обращал внимания на своё здоровье. Очень много курил. И пил. О последнем я долго не решалась спросить, он сказал сам. Это была самая длинная фраза за время нашего диалога.

— Не вылезал из запоев… — Пробормотал он, сопротивляясь очередному приступу кашля. Отплевавшись в баночку, почти прошептал. — Не просыхал…

Я снова внимательно проверила лист назначений. Помимо лечения основного заболевания надо было выводить больного из абстиненции. Но мне приходилось решать такие задачи и раньше. Хронический алкоголизм часто идёт рука об руку с туберкулёзом. Капельницы, витамины, таблетки… Нужна консультация психотерапевта. Течение туберкулёза в начальном периоде, как правило, сопровождается депрессией. Первичный курс затягивается иногда на несколько лет, больные теряют почву под ногами, летит в тартарары жизнь, работа, часто рушатся семьи… Близкие люди боятся заразиться от своих заболевших родственников, друзей, брезгуют ими… Многое происходит от обывательского невежества, но избежать этого редко кому удаётся.

Кажется, всё… И только отложив в сторону историю болезни, я разрешила себе подумать… Со вчерашнего вечера я всё отодвигала и отодвигала от себя эти ненужные сейчас мысли, не позволяла себе этой слабости. Но мысли не отпускали, были здесь, рядом, от них никуда нельзя было деться. План лечения больного был составлен, и можно было выпустить их на свободу.

Неужели это тот самый Серёжа Лабецкий, неужели это он — стройный невысокий, с карими восточными глазами? В него было влюблено поголовно всё женское население больницы, отделением которой была наша станция «Скорой помощи», где мы вместе работали. От Лабецкого исходило ощущение такой мужской надёжности и силы, к которым женщины тянутся, как кролики к удаву… Он был умён и остроумен, чертовски обаятелен с лёгкой долей мужского кокетства, но со всеми коллегами тактичен и доброжелателен. В студенческие годы Сергей, как он сам рассказывал, был влюблён в студентку консерватории, которая вместо парадных, где можно было целоваться, таскала его в оперу, где надо было ходить на цыпочках… Меломана из него не получилось, но подружкины усилия не пропали даром — у Лабецкого был приятный баритон, и по случаю, он умело распевал цитаты из оперных арий… Только закончив институт, в неотложной медицине я тыкалась носом, как кутёнок, и Лабецкий казался мне таким талантливым, таким опытным врачом… Возможно, в те годы он таким и был… Немудрено, что я влюбилась в него без памяти. Это был какой-то бред, какое-то помешательство: я старалась попасть с ним в одну смену, советовалась с ним по любому, даже самому пустячному вызову… Какая же глупая, наивная дурочка я тогда была! Как часто короткими летними ночами, когда за окном бушевала гроза, сверкала молния, и грохотал дождь по металлическому подоконнику, я просыпалась и мечтала… Я мечтала, что вот-вот раздастся звонок в дверь, я брошусь в одной ночнушке открывать, а на пороге будет стоять он, Серёжа Лабецкий. И дождь холодными струями будет стекать с его плаща. И ничего мы не скажем друг другу, а просто крепко обнимемся, и я тоже стану совсем мокрой, но в этих сильных и надёжных объятиях почувствую себя навсегда защищённой от всех напастей мира… Но мои фантазии так и остались фантазиями. На дежурствах Лабецкий, слегка кокетничая, подшучивал надо мной, но близко к себе не подпускал, всегда держал дистанцию, хотя, будучи меня старше, прекрасно понимал, что со мной происходит… Возьмёт, бывало, меня за руку, тепло и ласково заглянет своими восточными глазами мне прямо в мозги — я замру, онемею, а он тут же и выпустит мою руку из своих ладоней…

Но всё несчастье было в том, что очарование Лабецкого продолжалось до того критического момента, когда он терял способность каким-то образом выражать свои мысли: Сергей был дремучим алкоголиком. Запойным. Потому, наверно, он и задержался в рядовых врачах «Скорой помощи». Как-то Наталья, бесцеремонная в те годы, спросила его, как он дошёл до жизни такой? Он не обиделся, не разозлился, а совершенно просто всё объяснил. Рос без отца, с матерью, она часто болела и умерла, когда он учился ещё на первом курсе. И стал он в годы процветающих коммуналок единственным на факультете владельцем отдельной квартиры… Сначала у него собиралась вся группа — весело отмечали праздники и дни рождения, деля одну бутылку вина на двадцать человек. А потом по разным причинам гостей становилось всё меньше и меньше, и, наконец, осталась только одна небольшая компания, совершенно конкретная, которая приходила с одной целью — хорошенько выпить. И по окончанию института Лабецкий был уже крепко пьющим человеком…

Иногда он запивал на неделю и пропускал дежурства, вызывая панику у заведующей станцией — надо было срочно его заменять, а врачей на «Скорой» постоянно не хватало. Он мог запить и на работе, мгновенно растеряв свой шарм и обаяние. В такие минуты Лабецкий становился патологически упрямым, капризным, рвался на вызовы, чего коллеги, конечно, допустить не могли. До утра он отсыпался на носилках в свободной санитарной машине возле здания «Скорой», потом кто-нибудь из сочувствующих водителей отвозил его на станцию: Лабецкий жил в городе и приезжал на работу в электричке… Конечно, в такие моменты на него злились все, и я больше всех, потому что не видеть его, не знать, что с ним, было для меня настоящей пыткой. Но как только он снова появлялся на работе в белоснежной отутюженной рубашке, гладко выбритый и пахнущий дорогим лосьоном, всё становилось на свои места: Серёже Лабецкому прощалось всё. Конечно, за его спиной коллеги удивлялись, как при такой жизни он умудрялся держаться на плаву, сохранять в целости свой интеллект, мозги, и оставаться хорошим врачом. Оказалось, что всё это было до поры до времени.

Я утонула в воспоминаниях. Когда я видела Лабецкого в последний раз? Больше двадцати лет назад… Где это было? Кажется, в суде… Ну, да, в суде. Мы все тогда выступали свидетелями, а Лабецкий сидел на скамье подсудимых… Когда объявили приговор, его увели, я проводила его взглядом до дверей, и больше мы не встречались…

Когда зазвонил телефон, я не сразу сняла трубку. Это был главный врач.

— Ты там того… — Сказал он, не утруждая себя обращением. — Мне звонили из Комитета по здравоохранению города… У тебя там Лабецкий поступил… Тяжёлый, говорят… Он главный