Дочь самурая - Олег Николаевич Касаткин

триады «нация-общество-государство» на проблематику гегемонии) исключает вопрос о глобальной справедливости (т. е. справедливого мироустройства). Сильный и развитый другим ничем не обязан, а обязан только самому себе. Не может быть и мысли о том, что кто-то платит за его процветание. Править самим; если можешь – расширяйся, не можешь – обороняйся.

Заботиться об остальном мире мир-империя будет разве что тогда, когда завоюет его весь. Но это из области фантастики. Иначе говоря, в парадигме мир-империи цена могущества – это цена справедливости для всего мира. Вообще говоря, в таком безо всякой задней мысли игнорировании «проклятой стороны вещей» проявляется моральный и мировоззренческий коллапс, поразивший разлагающуюся либеральную демократию. Либерализм с его модернизационными проектами для всего мира потерпел крушение, та же участь постигла и его троцкистского врага. И тут у нас есть богатая имперская традиция, примкнув к которой можно особенно не напрягать мозги – в том числе и в плане ее идеологическо-мифологического оправдания. Однако невозможно воспринять эту традицию формально, без присущей ей богословской нагрузки.

Многим странам порой требуется искусственно создавать какой-то политико-технологический миф.

Но что касается России – на самом деле такой миф у нас давно есть. Это православный вариант мифа об «удерживающем»: Причем удерживающем как в материалистическом смысле, так и в апокалиптическом.

«…Мы не даем миру покончить самоубийством, мешаем всяческим попыткам самоуничтожения. Россия – тяжелая, неповоротливая махина, не дающая миру сорваться с цепи, придавливающая его. Мы – тот груз, который не позволяет неустойчивому корыту человечества перевернуться в набегающих волнах исторического и технологического прогресса. «Удерживающая» империя противостоит нарастающему хаосу всеми средствами. Даже само ее существование – это преграда скорому наступлению Апокалипсиса, сопротивление приближающим его ложным ценностям антихристианской культуры. Но это полный вариант мифа, оправдывающий империю и, что особенно важно, подразумевающий гигантскую ответственность.

Какой бы смысл у него ни был в прошлом, в настоящем он оборачивается мечтой о своего рода «удерживающей гегемонии». Суть ее не столько в том, чтобы переустроить мир ради общего блага, сколько в том, чтобы удержать его от впадения в окончательный хаос. Чтобы он не помешал ненароком процветанию нашей вполне самодостаточной империи. Во всяком случае от нашего процветания никому хуже не станет. Что за беда, если в мире дела будут идти настолько плохо – так ведь мир сам в этом виноват.

Абрам Фишер «Цена величия и бремя удерживающего»

Русский философско-политический журнал № 7 за 1991 г.

⁂

8 ноября 1992 года

Японская империя

Остров Кюсю

6 часов утра по Токийскому времени

(7 ноября 22 часа Константинополя)

Воздух под ними был чистым и прозрачным, хотя на высоте виднелись клочья перьевых облаков. Три тройки бомбардировщиков С-23 шли прямо к цели. Полковник Михаил Федорович Захарьин, командир эскадрильи – сын земского врача и родственник императорской фамилии в тринадцатом колене – через старый род бояр Захарьиных – глядя вниз, увидел огни движущегося поезда у входа в ущелье, по которому им предстояло нанести бомбовый удар.

Радиолокатор под носовой частью его «сикорского» нацелился на участок земли далеко внизу, следуя указаниям спутниковой навигационной системы, и мгновенно определил положение бомбардировщика по отношению к известным наземным ориентирам, находившимся в памяти компьютера. Затем самолёт накренился, повернул вправо и через две минуты повторил манёвр.

– Начинаю первый заход на цель, – объявил пилот. Всего на земле находилось двадцать точечных целей – пусковых шахт, говорилось в разведданных, и полковник с удовлетворением подумал, что нужно уничтожить эти ненавистные сооружения, даже ценой жизни других людей… или своей – на войне как на войне. В операции принимали участие десять бомбардировщиков, и его самолёт, как и остальные, нёс всего восемь трехтонных бомб – «сикорские» создавались во времена когда считалось что бомбардировщику не нужно поднимать много – куда важнее скорость и маневренность. Общее число бомб, доставленных бомбардировщиками для проведения операции, составляло таким образом ровно семьдесят две, причём на каждую пусковую шахту предназначалось по три бомбы, а остальные двенадцать нужно было сбросить на последнюю цель. У каждой бомбы попадание в круг пять метров составляло девяносто пять процентов – очень высокая точность, но при этой операции всякое отклонение недопустимо. Правда, из теоретических расчётов следовало, что при трех бомбах, сброшенных на одну цель, вероятность промаха ничтожна.

Сейчас бомбардировщик летел под контролем ЭВМ и радара и пилот мог взять управление на себя лишь в том случае, если случится что-то угрожающее. Полковник снял руки со штурвала, опасаясь случайным прикосновением нарушить процесс, требующий куда большего искусства, чем человеческое.

– Как функционируют системы? – спросил он по каналу внутренней связи.

– Штатно, – коротко ответил офицер наведения – поручик Михайловский – по старинке именуемый стрелком-бомбардиром. Он не отрывал взгляда от приборов космической навигационной системы «Буссоль», принимавшей сигналы с четырех спутников, которые несли атомные часы. Система определяла точное положение бомбардировщика в трех измерениях при данных о курсе, скорости и ветровом сносе, вносимых бортовыми системами. Полученная информация автоматически вводилась в электронную память бомб, уже запрограммированных на точные координаты целей..

– Открываю бомболюки! – послышался голос второго пилота – штабс-капитана Феди Лемке.

– Приято, Федор!

Первая бомба отделилась от самолёта…

Их было четыре, самые «умные» из всех «умных» бомб стремительно падали вниз, но всё-таки не так быстро, как пикирующий истребитель. Каждая из бомб «знала», где она находится во времени и в пространстве, «видела» свою цель. Бортовая навигационная система бомбардировщика сообщила им необходимые данные: координаты этих целей, снятые с карт, скорость и курс самолёта, и на основании этой информации крохотные компьютеры внутри самих бомб рассчитали местоположение своих запрограммированных целей. Теперь, падая вниз, они соединили направление полёта с невидимыми точками в трех-мерном пространстве и не могли пролететь мимо.

Яркий свет на земле объяснил полковнику происходящее. Захарьин увидел вспышки, отражающиеся от скалистых склонов, и знал, что казармы бригады охраны превратились в пыль вместе со спящими там солдатами..

– Исходная точка номер два, – произнёс второй пилот, и командир эскадрильи вернулся к действительности.

На этот раз Захарьин отчётливо видел его – широкая гладкая поверхность темно-синего цвета, резко отличающаяся от изломанного, более тёмного грунта окружающих гор, и бледная дуга стены, сдерживающей её. Виднелись даже огни электростанции.

Самолёт подпрыгнул на несколько метров, когда оставшиеся бомбы упали вниз. Прицел «Пересвет» автоматически ввёл поправку, выровнял бомбардировщик, и он снова повернул вправо, на восток.

Последние бомбы были нацелены на плотину гидроэлектростанции в верхней части ущелья. Они были запрограммированы таким образом, чтобы попасть в цель от основания и до вершины железобетонного сооружения, причём место и момент взрыва имели ничуть не меньшее значение, чем у тех бомб, что поразили пусковые установки. Невидимые и не услышанные никем, они летели вниз на расстоянии десятков метров одна от другой.

Плотина гидроэлектростанции имела сто