Большая книга ужасов – 81 - Мария Некрасова

– Ногу давай, – сказала она, выпрямляясь. Плюнула на оторванный подорожник, потерла о подол сарафана.

– Подорожником лечить будешь?

Манипуляции с травой Петьку насторожили. Руки Сольки были в земле, да и уровень яда в ее слюне еще никто не проверил.

– Я сам! – он отвел ее подношение. Нашел лист побольше, сорвал, послюнил, потер пальцами. Покосился на девчонку. Она с сомнением смотрела на то, что он делает. Словно знала секрет, которым делиться не собиралась.

Петька уселся на край дороги, закинул ногу на колено, изучил подошву. Зажмурился. Избитая и израненная, она выглядела страшно. В голову полезли нехорошие слова – «заражение», «сепсис», «ампутация». Он еще раз плюнул на лист и прижал его к самой большой ране.

– Дом этот проклят, – мрачно произнесла Солька. – Тут как Палага померла, больше никто жить и не может. Ничего не делает, только в сам дом не пускает. А если кто войдет, прогоняет. Шумит, дверями стучит. Может в окно посмотреть. Следит, чтобы люди не шли. Кровь любит. Если порезаться и пролить тут кровь, ведьма запомнит. Он как меченный для нежити получается. Те таких к себе забирают, подмены устраивают.

В этот момент в доме что-то заскрипело, вздохнуло, звонко щелкнуло. Они задрали головы.

– От солнца стекла вылетают, – прокомментировала девчонка. – Это место Курасельга раньше называлось. Понимаешь? – спросила она и неожиданно добавила: – А тебя лечить надо.

– Это тебя лечить надо! – взвился Петька. Эх, жаль он ее в печке кирпичами не заложил, сейчас бы уже домой ехал. – Ты зачем на меня колесо толкнула?

– Если бы оно тебя ударило, из тебя бы подменыш вышел.

– А чего это он у меня внутри-то сидит? Он же должен быть целиком здесь, а я целиком там, – Петька махнул рукой в сторону дома.

– Если тебя тут убить, – ткнула Солька пальцем в Петьку, – то оттуда, – она показала за спину, – ты появишься. Настоящий. Без проклятья. А еще земля бы помогла. Могильная земля для подменышей смерть. Я же как лучше хочу, а ты дурак.

Солька резво зашагала прочь. Петька дернул еще один подорожник, плюнул на него, поменял ногу и, изучив подошву, приложил лист к разбитому большому пальцу.

– А если я тебя здесь убью? Где ты появишься? – крикнул он ей в спину, но Солька уже скрылась за поворотом.

Для верности прилепил еще один лист и вытянул ноги. Бесило, что ничего не объясняли. Еще больше бесило, что его слова с постоянством проваливались в никуда – ему никто не верил, его никто не слушал, ему никто не хотел помогать.

Петька раскинулся в придорожной траве. Два часа. Ну три. Он приложил ухо к земле. По ней еще глухо отдавались шаги вредной девчонки. Когда поедет машина, он ее услышит. Машина тяжелая, тарахтит и по кочкам прыгает. Услышит он шум и выйдет навстречу. Санечек сразу пересядет в свою машину, приехавший мужик поможет ему завести двигатель, и они отправятся домой. Не заезжая в Осташеву Гору. Поедут, поедут, поедут и через пять часов будут дома. Петька нарежет полную тарелку бутербродов, заберется в свою кровать… Представив эту гору бутербродов, Петька вспомнил, что до дома еще ехать и ехать, и загрустил. Перед его носом покачивалась соломинка. Он дернул метелку, загадал «петушка». Получилось что-то среднее. Пускай будет «петушок».

На солнце его разморило. Он вторую ночь почти не спал, был много раз бит и зол. Сейчас в тишине и тепле накрыло мгновенно. Он бы так и уснул, прижавшись щекой к траве. Но почувствовал шаги – вибрация шла через землю, передавалась прижатому телу. Петька сел.

– Держи!

К его ногам бухнулись сапоги. До боли знакомые – натертые пятки сразу дали о себе знать, напоминая, что не хотят снова оказаться внутри.

Рядом с сапогами стоял Тарук. Ссутулившись и сунув руки в карманы, он смотрел вдоль дороги.

– Машина ведь закрыта. – Петька не знал, радоваться ему, что обувь вернулась, или огорчаться расстроенным планам. Босым на обочине он выглядел бы трагично, Санечек должен был это оценить по возвращении.

Тарасий поморщился. Петька посмотрел в ту сторону, где была оставлена машина. Он не слышал звона разбитого стекла, только как будто дверь щелкнула. Но щелкать она не могла, тогда бы сработала сигнализация. За разбитое стекло Санечек его прикончит. Даже если вся эта сумасшедшая компания сейчас его укатает своими экспериментами, брат реанимирует, чтобы уничтожить заново. И тогда он точно здесь останется навеки. Как и хотела Солька. И надгробный камень у него будет с красивой эпитафией.

Первым порывом Петьки было вскочить и побежать проверять, но все внутри у него так утомилось от перспективы быть убитым, что он смог только откинуться на спину.

– Они скоро вернутся, – буркнул он в сомкнувшиеся над головой травины.

– Поздно, – отозвался Тарасий.

– Что поздно? – не понял Петька.

– Поздно вернутся. Может, к вечеру, а может, и завтра.

– Чего это? Сюда минут пятнадцать ехать.

Петька сел и опять занялся своими ногами. Предыдущий подорожник отвалился, он дернул новые листья, щедро на них поплевал, приложил к ранам.

– Их никто не повезет, – мрачно сообщил Тарасий.

– Почему? Мы же тебя повезли. Найдутся такие же хорошие люди.

Тарук посмотрел вдаль. Не согласен. Петьку приподняло от ярости.

– Ты зачем нас сюда притащил? – крикнул он. – Специально? Змея своего накормить?

Тарасий отступил. Петька впрыгнул в сапоги, насел на него, сжав кулаки.

– Чего? Сам разобраться не можешь с этим змеем? Мне передал? Да подавись ты своим проклятьем! Помирай один. А я домой пойду.

– Я не специально, – жалобно произнес Тарасий. – Я за журналом ходил. Хотел в киоске купить, а он был закрыт. Пока шел, ногу натер, вот и попросил довезти.

– Ты знал, что машина заглохнет, даже не удивился, когда мы здесь встали. И про змея специально рассказал, потому что знал, что он меня ночью на болото уведет. Где теперь моя одежда? Тю-тю?

– На болоте и лежит, никто ее не трогал. Можно сходить, забрать.

– Сам иди! Нечего меня змею подставлять. Я видел твою сестру ночью в лесу. Она с этой нечистью заодно!

Тарук опять поморщился. Петьку это взбесило еще больше. Но говорить он ничего не стал. Что с этими обмороженными разговаривать?

– Нет, она против, – протянул Тарук. – Она ему подменышей таскает. Ждет, когда ошибутся, согласятся на обман.

Петька злым движением провел кулаком по повлажневшим глазам, шмыгнул носом.

– Да пошли вы, – прошептал он. – Курасельга, Матвеева Сельга… Какая разница, что и как называется? Я хочу домой и пойду домой, а вы тут целуйтесь со своим змеем!

Он пошагал в сторону Шелтозера, прочь от Осташевой Горы. Решительно и категорично. Первые несколько шагов ему было даже очень приятно идти, а потом избитые подошвы взорвались жаркой болью, словно в сапоги ему насовали горячих углей. Он упал в придорожную траву и заплакал.